Советское государство много сделало для достижения этой цели. Между 1960 и 1970 годами число специалистов с высшим образованием, занятых в народном хозяйстве, выросло среди украинцев, белорусов, молдаван, татар, узбеков и азербайджанцев больше, чем на 100%, а среди евреев — на 23%. Евреи оставались далеко впереди (166 специалистов на 1000 человек при 25 у украинцев, 15 у узбеков и 35 у занимавших второе место армян), однако тенденция была ясной и устойчивой. В 1950-х и 1960-х годах доля научных работников возросла у узбеков на 1300%, а у евреев - на 155%.
Многие американские читатели сочтут рекомендации Мишина и политику советского правительства знакомыми и, возможно, понятными, однако справедливо и то, что административные контексты мало похожи друг на друга. Главное структурное различие между Соединенными Штатами и Советским Союзом состояло в том, что Советский Союз представлял собой федерацию этнотерриториальных единиц; главное различие между евреями и всеми остальными национальностями из списка Мишина состояло в том, что у евреев не было своей собственной единицы. (Биробиджан никто всерьез не принимал, и нет никаких оснований предполагать, что какая-нибудь другая еврейская область на территории СССР могла бы стать еврейским национальным домом по образцу Украины и Узбекистана.) Грузины и армяне были, подобно евреям, непропорционально представлены среди специалистов с высшим образованием и в целом проигрывали от политики пропорционального представительства по национальному признаку. Но у них, в отличие от евреев, были «свои собственные» республики, внутри которых их господство считалось законным и естественным. Евреи не были главными жертвами советской национальной политики (некоторые «пьемонтские» национальности, такие как финны и поляки, обычно даже не включались в официальную статистику, а некоторые депортированные народы, такие как поволжские немцы и крымские татары, жили в изгнании до самой смерти режима), но они были уникальны среди «основных национальностей» СССР особым сочетанием культурной значимости и административной призрачности. Евреи занимали первое место по всем основным показателям советского прогресса, кроме самого утешительного: наличия протонационального государства с собственными культурными учреждениями.
Однако между американским и советским вариантами борьбы с этническим неравенством было и другое, еще более важное, различие. Любые меры предпочтительного выдвижения (affirmative action, в американской бюрократической терминологии) подразумевают дискриминационные (с точки зрения строгой меритократии) меры против тех, кто к выдвижению не предназначен. В Советском Союзе, в отличие от Соединенных Штатов, дискриминационные меры были умышленными и конкретными, хотя и не признаваемыми публично. Некоторые элитарные учреждения были закрыты для евреев; другие использовали mimerus clausus; третьи ограничивали профессиональное продвижение, возможности публикаций и доступ к привилегиям. Где бы на советской территории или в советской статусной иерархии человек ни находился, еврейская национальность была индикатором (далеко не всегда надежным) элитной принадлежности, политической неблагонадежности и племенной чуждости. «Еврей по паспорту» был универсальной мишенью официальной дискриминации, потому что у него не было советского дома, в который он мог бы вернуться, языковой культуры, за которой он мог бы укрыться, и формального приговора, который он мог бы обжаловать.