Эра Мориарти

Я отлично помню тот день, когда Аббас-Мурза со свойственными ему решительностью и бесцеремонностью вторгся в нашу жизнь, В то утро меня разбудили не мертвецы — и я бы возблагодарил судьбу за это, не будь звуки, вырвавшие меня из темного забытья, столь отвратительны и нестерпимы для уха. Но если в нашем мире и существуют константы вечные и неизменные, то неумение моего знаменитого друга играть на скрипке — одна из них. Помнится, еще на заре нашего партнерства в одном из рассказов своих «Записок» я сравнил то, что Холмс именует «музыкой, стимулирующей мозговую деятельность», с мучениями кошки, застрявшей в каминной трубе. С тех давних пор много воды утекло, мир перешагнул рубеж двадцатого века, вступив в эпоху пара и атома, мы изменились и сами, вместе с миром, кто-то больше, кто-то меньше — и лишь музыкальные пристрастия всемирно известного детектива остались неизменны. Их не смогли поколебать ни Нашествие с Марса, ни Мировая война, ни гибель нашего дома на Бейкер-стрит 221-Б под лучом марсианского боевого треножника, ни многочисленные приключения и испытания, часть из которых была описана вашим покорным слугой. Холмс по-прежнему мучает скрипку. Иногда я ловлю себя на мысли, что даже горжусь этой неизменностью — вечной, как сама Британия. И порою требующей от меня такой же самоотверженности.

Я сел на кровати, пристегнул механистический протез, чьи бронза и хром вот уже четверть века заменяют мне правую руку, пощелкал сочленениями и поршнями, разгоняя атомный котел в плече из спящего в рабочий режим — и задумался. За иллюминатором моей каюты желтовато-серые сумерки типичной лондонской ночи плавно перетекали в серовато-желтые сумерки типичного лондонского утра. Для бренди, пожалуй, еще слишком рано, но вот хорошая сигара уместна в любое время суток. Вопли несчастной терзаемой скрипки, притихшие было, возобновились с новой силой. Я потер ухо здоровой левой рукой, запахнул полы теплого халата и вышел в коридор «Бейкер-стрита».

И тут же столкнулся с мисс Хадсон — точно так же кутающейся в халат, заспанной и очаровательно сердитой.

— Что это за …?! — начала она, игнорируя мое церемонное приветствие.

Из соображений приличий я не могу привести целиком и дословно ту фразу, которой юная суфражистка — надо отметить, куда менее деликатная, чем я в ее годы, — охарактеризовала разбудившее нас обоих безобразие. Могу лишь сказать, что кошка там тоже имелась в наличии. Вернее — кот. А еще там присутствовала дверь. И некое действие, совершаемое последней над некоей частью тела упомянутого кота — и в виду имелся отнюдь не хвост. Мда… наша секретарша порою бывает несдержанна на язык, но не могу не согласиться с тем, что данное ею определение показалось мне в то утро весьма точным.

Как бы там ни было, я вежливо указал мисс Хадсон на недопустимость подобных высказываний для пусть даже и современной, но все-таки девушки. В ответ она выдала презрительное:

— Ха! — обожгла меня высокомерным взглядом самых зеленых в мире глаз, фыркнула и скрылась в кают-компании. По зрелому размышлению я решил не навязывать ей свое общество, а насладиться сигарой и одиночеством на наружной галерее, опоясывающей нашу воздушную яхту по миделю. И, раз уж я не собирался снова подвергать себя риску быть испепеленным взглядами столь воинственно настроенной юной особы, проходя через кают-компанию, то самым логичным было воспользоваться выходом у пневматических лифтов. Что я и сделал.

Лондонское хмурое утро пахло дымной горечью и скверным табаком, от доков тянуло горелой резиной и ржавчиной. Странно, но тут, снаружи, скрипка плакала как-то особенно жалобно и отчетливо, хотя от каюты Холмса меня теперь отделяли четыре перегородки и коридор. Даже если он по своему обыкновению открыл на ночь окно — оно находилось с противоположного борта «Бейкер-стрита», и вряд ли даже самые пронзительные звуки…

— Что за мерзкие вопли, Ватсон? Мисс Хадсон протащила на борт котенка и засунула его в дымоход?

Запах скверного табака стал отчетливее. Я обернулся.

— И вам доброе утро, Холмс.

Он стоял, облокотясь о перила и пуская клубы вонючего дыма зажатой в углу рта трубкой. Неизменные гоглы, цилиндр, крылатка — в отличие от меня, Холмс был одет так, словно собрался идти на прием или только что вернулся с оного. Последнее, впрочем, вполне могло соответствовать истине.

— Вы не ответили на мой вопрос, Ватсон. Но при этом ничуть не смутились, из чего можно сделать вывод, что вы не собираетесь покрывать нашу милую эмансипэ — а, значит, она тут ни при чем. Что ж, пойдем, поищем эту громкоголосую тварь, раз уж у нас все равно есть три четверти часа в запасе.