Эра смерти. Эра империи

– Эта чашка разбилась о стену в Айрентеноне. Осколок оцарапал мне щеку, вот здесь. – Она указала на едва заметный алый шрам и снова улыбнулась, еще сильнее озадачив Мовиндьюле. – Старая фэйн, поднявшая самые высокие горы мира, основавшая Авемпарту и единолично едва не стеревшая с лица земли всю расу дхергов, бросила в меня чайную чашку! – Имали засмеялась. – Но пускай мы враждовали, пускай спорили, я видела ее величие. Фенелия была особенной. Это слышалось в ее голосе, было видно в ее походке и глазах. Она была величественна.

Имали положила обе руки ему на плечи.

– В тебе я вижу то же самое. У тебя ее глаза. Боюсь – вернее, знаю, – что величие Фенелии действительно перескочило через поколение. – Имали понизила голос до шепота: – Давай молиться Ферролу, чтобы он дал нам силы выдержать ожидание. Знаю, прозвучит ужасно, но иногда я даже жалею, что мятеж Серых Плащей окончился неудачей. Возможно, Макарета и ее товарищи были не так глупы, как мы думали. Я часто думаю о ней. Интересно, что с ней стало.

– И мне, – тоже шепотом ответил Мовиндьюле. – Иногда я представляю, что вижу ее в толпе.

– Как бы ты поступил, если бы это произошло на самом деле?

Он и сам задавал себе тот же вопрос. Раньше Мовиндьюле всегда знал ответ, но сейчас лишь покачал головой:

– Не знаю.

Распрощавшись с Имали на пороге ее дома, Мовиндьюле отправился бродить по улицам. Отец пребывал в столь отвратительном настроении, что ему совершенно не хотелось возвращаться во дворец, но больше идти было некуда – по крайней мере, так он думал.

Возможно, всему виной были замечания Имали; из-за них он пошел обратно речной дорогой. Или это была случайность. Так или иначе, Мовиндьюле обнаружил, что шагает вдоль Шинары. Заметив Розовый мост, он остановился и почувствовал, как оживают похороненные под ним воспоминания. Под тяжелым серым небом все казалось мертвым: деревья напоминали скелеты, опавшие листья приобрели ржаво-коричневый цвет, ломкая трава пожухла. Он попытался представить это место таким, каким оно было давным-давно, на заре раннего лета: ярким и пышным, полным густой зелени. Фрэи смеялись, пели и пили, строили планы и мечтали. Он вспомнил вкус вина, звуки музыки, прикосновение ее руки – ничего этого больше не было. Боль утраты сдавила ему грудь, словно кулак, сжавший сердце.

Он подумывал о том, чтобы спуститься к реке, но берег выглядел мокрым и грязным, и отовсюду торчали шипы.

Это место изменилось. Все изменилось.

Казалось, будто он стоит возле могилы. Налетел порыв ледяного ветра. Принц поежился и вздохнул.

Пора возвращаться к себе, – подумал он, но продолжал глядеть на то место, где Макарета обняла его. Он попытался вспомнить, как она выглядела. Она всегда улыбалась порозовевшими от вина губами. Он подумал о том, как приятно было оказаться в ее теплых объятиях, какой аромат от нее исходил. Но воспоминания настолько стерлись, что от попытки возродить их ему стало холодно и грустно. Он терпел горечь в поисках последней капли сладости.

Я любил ее.

Это откровение только умножило его страдания, добавив к боли ощущение праведности. Он был мучеником. В этом он нашел ту каплю сладости, которую искал: жалость к себе. Боль и горе он переносил в одиночестве, и это делало его благороднее, смелее, достойнее восхищения. С Макаретой он мог бы обрести себя. В этом он был уверен как никогда раньше. Лишь она могла бы дополнить его, лишь с ней он обрел бы счастье, но их совместное будущее закончилось, толком не начавшись.

Надо перестать приходить сюда. Это слишком больно.

Холодный ветер задул сильнее.

Она говорила, что из меня выйдет хороший фэйн. Имали тоже так сказала.

Мовиндьюле надел капюшон.

Из твоего отца вышел не очень хороший фэйн, Мовиндьюле, но ты будешь лучше. Более того, всем это ясно… Давай молиться Ферролу, чтобы он дал нам силы выдержать ожидание.

Нащупав завязки капюшона, он потуже затянул их.

Может, Макарета не была предательницей.

Ветер дул все сильнее, с воем проносясь над открытым руслом реки.

Он услышал слова отца: «Когда мне доложили, что ты замешан в мятеже Серых Плащей, я почти поверил. А что мне оставалось думать? Мой сын – либо заговорщик, либо идиот».

Начался ледяной дождь, отчего по поверхности Шинары пошли пузыри; деревья заскрипели.

Может быть, Макарета все-таки была права.

Глава двенадцатая Блуждая в сумрачном лесу