На практике позиция короны определялась главным образом ее решимостью охранять свои владения и утверждать свою власть, необходимостью получать доходы и желанием избежать в будущем беспорядков вроде тех, которые последовали за обнародованием Новых законов в 1543 г. Это не значит, что спор в Вальядолиде был для короны чисто научной дуэлью. Карл I (V) отнесся к нему серьезно и запретил вести завоевательные походы до урегулирования вопроса о справедливой войне. Этот вопрос так и не был решен, но в третьей четверти XVI в. интерес короны совпал во многих аспектах с идеями, которые выдвинул Лас Касас. Империи был нужен период сплоченности и мира, в течение которого можно было эксплуатировать недавно открытые минеральные богатства Индий, а управление ими – усовершенствовать. Чтобы погасить беспокойную тягу старых конкистадоров и колонистов к передвижению, помешать им держать границы в постоянном волнении и избежать дальнейших жестокостей, имевших место в начале завоевания и получивших недавно такую нежелательную огласку, было необходимо ограничить новые
При решении более неотложных проблем местного управления в провинциях, уже подчиненных Испании, законодательство Филиппа II вобрало в себя многие из идей, которые распространяли Лас Касас и его друзья. Не имея возможности пожертвовать властью или доходами, король искренне желал облегчить свою совесть в отношении своих индейских подданных и путем поддержки христианской и цивилизационной миссий среди них, и путем защиты их материального благополучия. Корона утверждала – насколько решительно могло утверждать любое правительство в XVI в., – что при любом обретении владений или в ходе любого завоевания личная свобода и частная собственность как отдельных людей, так и корпораций, существующих на момент его совершения, должны быть сохранены. В наши дни – или до недавнего времени – это общепринятый принцип цивилизованного поведения, но он был новым и непонятным во времена, когда личная власть и грабеж были традиционно признанными целями завоевания. Несомненно, исполнение королевских желаний часто было поверхностным или неэффективным, но корона щедро финансировала суды, куда индейцы могли прийти со своими жалобами, нанимала и платила адвокатам для защиты индейцев и давала указания судьям приводить в исполнение местные законы и обычаи тогда, когда они не были откровенно варварскими или не противоречили законам Индий. Величайшие вице-короли, такие как Франсиско де Толедо и Луис де Веласко I, в целом оставались верными принципам, заложенным короной, а некоторые из них, особенно Толедо, проявляли интерес, необычный в колониальном правителе, к связанным с ними политическим теориям. За пределами Испании и Испанской Америки правительства и народы-колонизаторы имели менее четко выраженную точку зрения на права аборигенных народов, но и среди них некоторые из лучших колониальных чиновников-управленцев – от губернатора Брэдфорда в Новой Англии до Иоганна Морица в Бразилии – придерживались аналогичных принципов. Одной из заслуживающих уважение черт европейского империализма было глубокое чувство ответственности – широко признанное, хотя, безусловно, не столь последовательно воплощаемое в жизнь – по отношению к покоренным народам. Эта ответственность была более чем просто снисходительностью лукавых правителей; она ощущалась как нравственный долг в соединении с религией и гуманизмом и часто была отражена в законе. Иногда она даже доходила до логического завершения в содействии достижению цивилизованной и процветающей независимости. Она развилась во многом из идей богословов и правоведов Испании в XVI в.