Положив меч на колени, Сури, не отрываясь, смотрела на создание, которое все считали драконом. Бывший мистик из Далль-Рэна видела в нем осколок своего сердца. Ее сердце разбивалось несколько раз, его осколки рассеялись по двум континентам. Тот, на который смотрела Сури, был огромным.
Целыми днями наблюдала девочка за драконоподобным чудовищем, возлежащим на холме, чувствуя ответственность за все, что оно может совершить. Сури зорко следила за своим творением, однако с тех пор как дракон спас жителей Алон-Риста, уничтожив половину войска захватчиков, он лег на холм и больше не двигался. Люди испытали облегчение и в то же время тревогу, ибо втайне надеялись, что неведомый зверь, некогда внушавший благоговение, а ныне страх, снимется с места и улетит. Всем хотелось, чтобы их чудесный и чудовищный спаситель вернулся туда, откуда пришел. Немногие знали, каким образом он появился на свет, хотя весть о том, что к его созданию причастна Сури, разнеслась мгновенно. Мистик предполагала, что Гиларэбривн своим опасным соседством тревожит людей и фрэев, – совсем как осиное гнездо на крыльце, только осы не изрыгают огонь. Дракон лежал неподвижно, свернувшись клубком, словно каменное изваяние или скала необычной формы. Что ни говори, спящее чудовище лучше, чем бодрствующее.
Первые лучи солнца окрасили небо. Фигура Гиларэбривна сливалась с щербатой поверхностью скалы, и разглядеть без усилий, где у дракона голова, а где хвост, было невозможно, зато крылья просматривались без труда. Даже сложенные, они вздымались над холмом, два заостренных конца напоминали склоненные флагштоки. Чувствуя на коленях тяжесть меча из черной бронзы, мистик размышляла, не пора ли подняться на холм. Рано или поздно ей придется освободить Гиларэбривна. Она каждый раз откладывала это на завтра и в результате день за днем просиживала на камне рядом с засохшим деревом и мучилась угрызениями совести.
Несмотря на проливные дожди, Грэндфордское поле так и не очистилось. Камни и грязь покрылись ржавым налетом, в воздухе висел смрад, особенно если ветер дул с запада. Не все тела удалось предать земле; фрэев бросили гнить непогребенными. Слишком многое требовалось сделать, а рук не хватало, так что до вражеских трупов никому не было дела.
– Жуткое место, – произнесла Сури, обращаясь к дракону. – Ты всегда это знал, верно?
Девочка ощутила уныние, исходящее от Дьюрийской равнины, еще до того, как ее ошеломило предвестие гибели Рэйта. Искусство подарило ей второе зрение, обострило шестое чувство. Арион не вполне точно именовала ее дар «третьим глазом»: на самом деле он не имел ничего общего со зрением и проявлялся в разрозненных и бессвязных ощущениях и впечатлениях. Обычно Сури слышала еле различимый шум, но здесь впору было оглохнуть от воплей. Целые поколения сражались и умирали на этой земле.
Сури держала в руках вязаную шапочку Арион и вспоминала наставницу.
Сзади раздался шорох. Кто-то брел по окровавленной глине со стороны разрушенной крепости.
После похорон Рэйта и Арион девочка целые дни проводила на этом самом месте. Их с Гиларэбривном связывали незримые узы, как близнецов. Иногда она отлучалась раздобыть еды, старательно избегая людей. Сури не хотелось ни с кем общаться, отвечать на вопросы, натыкаться на взгляды, полные жалости или страха. Даже с Малькольмом разговаривать не хотелось. Он не имел отношения к гибели Арион, зато заставил ее убить Рэйта и сотворить Гиларэбривна.
– Странно, не так ли? – произнес тощий человечек. – Со временем простые, незаметные вещи вроде вязаной шапочки приобретают небывалую важность. Настоящее волшебство.
Сури кивнула.
– Арион почти не носила эту шапку, говорила, колется. А я запомнила ее именно в ней.
Малькольм сел рядом и согнул ноги в коленях, словно гигантский кузнечик.
– Ты… – Девочка хотела сказать «миралиит», но сразу же поняла, что ее догадка неверна.