Это была чистая правда: Тэш не умел считать дальше десяти. Ему казалось, после десяти нет
– Что с тобой? Почему не пьешь?
Рядом появилась Брин. На ее лице, смутно различимом в полумраке, отражалась тревога.
Тэш сперва хотел объяснить ей свои трудности со счетом, цифрами и их названиями, однако девушка явно имела в виду другое.
Поднимая здравицу за Тэша как за нового Грейвиса, Эдгер и Аткинс в пылу не заметили, что герою торжества ни разу не потребовалось наполнить кубок, а Брин, едва появившись, тут же это поняла.
– Эй, Хранительница! – крикнул Аткинс, одарив Брин хмельной улыбкой. – Запомни, что совершил этот парень. Пятнадцать.
Брин взглянула на Аткинса как на ненормального.
– Пойдем. – Тэш взял ее за руку и увел подальше от костров.
– О чем он?
– О количестве убитых мной фрэев.
– Понятно.
Они вышли на крутой берег.
– Не обращай на них внимания. А ты как? Я слышал, сегодня великий день. Ты присутствовала в шатре кинига?
– Во время родов? Да. – Брин расплылась в улыбке. – Очаровательный малыш. Персефона назвала его Нолин.
Тэш задумался.
– Нолин? Странное имя. – Он не считал себя грамотеем, зато успел нахвататься фрэйских словечек. – «Лин» по-фрэйски «родной край», верно?
Брин кивнула.
– Для человека, который не знает, что такое «пятнадцать», неплохо, правда? – Тэш шутливо толкнул ее в бок.
Девушка хихикнула.
– Ты прав, его имя – смесь рхунского и фрэйского. Персефона взяла по слогу из каждого языка, и поскольку ребенок не принадлежит ни к рхунам, ни к фрэям, в имени заложен скрытый смысл.
– «Нет родного края», – догадался Тэш.
– Точно.
– Звучит не больно-то воодушевляюще – рожденный среди пустошей, не имеющий родины.
– Этот ребенок – необыкновенный. Если вдуматься, каждого из нас можно назвать необыкновенным, и каждый должен найти свое место в мире.
– Какой он с виду?
– Я же сказала, очаровательный.
– Я не об этом. Какие у него глаза, уши, волосы?
Брин вздохнула.
– Ты по-прежнему их ненавидишь.
– Не увиливай.
– Уши круглые, а волос слишком мало, чтобы судить.
– А глаза какие? Голубые?
– Нет, они…
– Карие?
– Зеленые.
– Никогда не видел людей с зелеными глазами.
– Я же говорила, он необыкновенный и очень хорошенький. Жаль, что ты так ненавидишь фрэев.
– А ты нет?
– Честно говоря, нет. Я их боялась и до сих пор боюсь, но уже не так сильно.
– Они уничтожили тысячи рхунов, вырезали весь мой клан и весь клан Нэдак. Брин, я видел, как галанты убивали моих родителей, друзей и соседей!
– Думаешь, ты один такой? Мои мама с папой погибли, когда фрэи напали на Далль-Рэн. Ты видел, что стало с Гэлстоном, а он, между прочим, мой дядя.
– Тогда ты должна понимать. Почему же ты не питаешь к ним ненависти?
– Из-за Арион, Нифрона и Энивала-целителя, который выхаживал Персефону после нападения рэйо и сегодня помогал Падере принимать дитя. Наш прежний вождь Коннигер пытался убить Персефону, и что теперь, мне всех вождей ненавидеть? Или всех мужчин?
– Это совсем другое дело, – Тэш мрачно покачал головой.
Ему не хотелось спорить. Достаточно одной битвы за день.
– Хорошо, раз ты так их ненавидишь, почему не радуешься своим пятнадцати трупам?
Тэш со вздохом опустился на землю. Брин села рядом.
– Не знаю. Ты права, вроде бы надо радоваться, а не получается. – Юноша глянул в сторону костра, где Эдгер и Аткинс издавали победные кличи. – Я должен веселиться вместе с ними… – Он улегся на спину и перевел взгляд на ночное небо, укрывшее землю сверкающим плащом, – одно из немногочисленных прекрасных зрелищ, доступных в Дьюрии и краю Гула-рхунов. – …танцевать с тобой, сказать Рэйту, что отомстил за его смерть, чувствовать себя удовлетворенным, довольным, счастливым…
– Так в чем же дело?
Тэш покачал головой.
– У меня на душе пусто, еще хуже, чем раньше, а почему – не знаю.
– Тебя считают героем. – Брин кивнула в сторону празднующих.
– Они хотят, чтобы я научил их убивать: Трент, Плайн, даже Эдгер и Аткинс. И Бригам, последний из Киллианов. Знаешь его?
– Я с ними выросла и даже была влюблена в Бригама и его старшего брата Хэнсона.
– Шутишь!
– Нет. – Брин легла рядом. – Это было еще до тебя.
Тэш притянул ее к себе, запустил пальцы в волосы.
– Если бы сегодня погиб не Грейвис, а я, ты бы горевала?