Эрагон.Брисингр

- Дурза нуждался во сне не больше, чем ты или я, и он пытал меня всякий раз, когда я была в сознании, и выполнял свои другие обязанности. Пока он воздействовал на меня, каждая секунда была часом, каждый час – неделей и каждый день – вечностью. Он боялся сделать меня безумной – Гальбаторикс был бы рассержен этим — но он подошел близко. Он подошел очень, очень близко. Я начала слышать пение птиц там, где никакие птицы не могли пролететь и видеть вещи, которые не могли существовать. Однажды, когда я была в своей камере, золотой свет затопил комнату, и мне стало тепло. Когда я осмотрелась, я обнаружила, что лежу на ветке высоко на дереве около центра Эллесмеры. Солнце собиралось сесть, и весь город пылал, как будто оно был в огне. Этхалвард пели на тропинке ниже, и все было так спокойно, так мирно... так красиво, что я осталась бы там навсегда. Но затем свет исчез, и я снова оказалась на своей койке.... Я забылась, но однажды один солдат оставил белую розу в моей камере. Это была единственная доброта, которую хоть кто-то проявил ко мне в Гиллиде. Той ночью, цветок пустил корни и созрел в огромный розовый куст, который вскарабкался по стене, пробился между блоками камня в потолке, ломая их, и пробил себе путь из темницы на свободу. Он продолжал подниматься, пока не коснулся луны и не стал как большая, закрученная башня, которая обещала спасение, если я смогла поднять себя с пола. Я попыталась каждой унцией своей оставшейся силы, но это было вне меня, и когда я глянула снова – розовый куст исчез... Вот каким было мое душевное состояние, когда ты увидел меня во сне, и я почувствовала, как твое присутствие парило надо мной. Не столь удивительно, что я проигнорировала ощущение, как другие галлюцинации.

Она одарила его бледной улыбкой:

- И затем приехал ты, Эрагон. Ты и Сапфира. После того, как надежда покинула меня и меня собирались доставить к Гальбаториксу в Урубаен, оказалось, что Всадник спас меня. Всадник и дракон!

- И сын Морзана, - сказал он. - Сыновья Морзана.

- Опишите то, как ты сделал это. Это было такое невероятное спасение, что я иногда думаю, что я действительно сошла с ума и вообразила все с тех пор.

- Ты вообразила бы меня, вызывая такое большое горе, оставаясь в Хелгринде?

- Нет, - сказала она. – Я думаю нет. – Манжет своего левого рукава она приложила к глазам, вытирая их. – Когда я проснулась в Фартхен Дуре, там было слишком много тех, кто заботился обо мне, чтобы останавливаться на прошлом. Но события последнего времени были темными и кровавыми, и все чаще и чаще я вспоминала то, что не должна. Это делает меня мрачной, не мягкой и не терпимой к обычным задержкам жизни. – Она села на колени и поместила свои руки на землю по обе стороны от себя, как будто стабилизировала себя. – Ты говоришь, что я хожу одна. Эльфы не чувствуют склонности к открытым демонстрациям людям и гномам дружбы, и я когда-то имела склонность к уединению. Но если бы ты знал меня до Гиллида, если бы ты знал меня, какой я была, то ты не считал бы меня такой отчужденной. Тогда я могла петь и танцевать и не чувствовать ощущения нависшей смерти.

Вытянувшись, Эрагон положил свою правую руку на ее левую:

- В историях о старых героях никогда не упоминается, что это – цена, которую ты платишь, когда борешься с монстрами тьмы и воображаемыми монстрами. Продолжай думать о садах Зала Тиалдари, и я уверен, что у тебя все будет хорошо.

Арья разрешала их соприкосновению длиться почти минуту, времени не теплоты чувств или страсти для Эрагона, а скорее тихих товарищеских отношений. Он не делал попытки добиваться ее благосклонности, поскольку лелеял ее доверие больше чем что-либо, кроме его связи с Сапфирой, и он скорее прошел бы в бой, чем подверг опасности их. Затем небольшим подъемом своей руки Арья дала ему знать, что момент прошел, и он без жалобы убрал свою руку.

Стремясь облегчить ее бремя так, как он мог, Эрагон осмотрел землю вокруг себя и затем пробормотал так тихо, чтобы не быть услышанным:

- Лоивисса.

Управляя властью истинного имени, он просеивал землю под своими ногами, пока его пальцы не сомкнулись на том, что он искал: тонком, маленьком кругляшке с половину размера его меньшего ногтя. Задержав свое дыхание, он положил его на свою правую ладонь, поместив в центр своей гедвёй игнасия с такой большой нежностью, какую он смог собрать. Он проверил, как его учил Оромис вид заклинания, которое он собирался произнести, чтобы удостовериться, что не совершит ошибки, и затем начал петь как эльфы, плавно и мягко:

Элдхримнер О Лоивисса нуанен, даутр абр делуа,

Элдхримнер не оно веохнатаи медх солус ун тхринга,

Элдхримнер ун фортха онр фёон вара,

Виол аллр сджон.

Элдхримнер О Лоивисса нуанен...