Эрагон. Наследие

Настроение у Эрагона еще больше упало. Он об этом и не подумал, однако Сапфира была права, и он уныло признался ей:

«Значит, надежды застать его врасплох у нас совсем не осталось. Он уже знает все наши тайны».

«Жизнь полна тайн, – отвечала Сапфира. – И даже Гальбаторикс не в состоянии точно предсказать, что именно мы вздумаем предпринять, воюя против него. В этом, по крайней мере, мы могли бы постараться его убедить».

– А скажи мне, Губитель Шейдов, которое из смертоносных копий ты нашел? – спросил Гримрр Полулапа нарочито скучным тоном.

– Дю Нирнен… Копье Орхидеи.

Кот-оборотень моргнул, и Эрагону показалось, что он удивлен, хотя выражение его лица – в данном случае оно было почти человеческим – осталось по-прежнему равнодушно-непроницаемым. – Копье Орхидеи? Это правда? Как странно, что вам удалось найти именно его, тем более в нынешние времена такое оружие…

– А что в нем такого особенного? – спросил Джормундур.

Гримрр облизнулся, демонстрируя совсем не человеческие клыки.

– Нирнен – с-с-славное копье-с-с-с… – И в его голосе послышалось явственное кошачье шипение.

Но выжать из Гриммра еще хоть какие-то сведения об этом «с-с-славном копье» Эрагон не успел: в их разговор вмешался Гарцвог. Голос кулла гремел и скрежетал, как груда булыжников:

– Что это еще за смертоносное копье? О чем вы говорите, Огненный Меч? Не это ли копье ранило Сапфиру близ Белатоны? Мы слышали о нем разные сказки, только все это полная чепуха.

Эрагон с некоторым опозданием вспомнил, что Насуада никому – ни ургалам, ни котам-оборотням – не говорила, что на самом деле представляет из себя Нирнен.

«Ну, что ж, – подумал он, – теперь уже поздно молчать».

Он объяснил Гарцвогу, что такое Даутхдаэрт, а затем настоял на том, чтобы все присутствующие в шатре на древнем языке поклялись ни с кем и никогда не обсуждать это копье без особого на то разрешения. Кое-кто, разумеется, стал ворчать, но в итоге все подчинились, даже Гримрр. Прятать копье от Гальбаторикса, возможно, было и бессмысленно, и все же Эрагон полагал, что совершенно ни к чему решительно всем знать о магических свойствах Даутхдаэрта.

Когда последний из присутствующих принес требуемую клятву, Эрагон снова взял слово.

– Итак, первое: у нас есть Даутхдаэрт, и это гораздо больше, чем мы имели прежде. Второе: я вовсе не собираюсь и никогда не собирался одновременно сражаться и с Муртагом, и с Гальбаториксом. Когда мы прибудем в Урубаен, мы постараемся выманить Муртага из города, а затем, окружив его силами всей нашей армии, включая и эльфов, если будет необходимо, либо убьем, либо возьмем в плен. – Эрагон оглядел лица собравшихся, пытаясь понять, произвела ли на них впечатление сила его собственной убежденности. – Третье – и в это вы должны верить всем сердцем – Гальбаторикс не является неуязвимым, сколь бы он ни был могуществен. Он может использовать тысячи самых разных магических средств защиты, но, несмотря на все его знания и хитрость, все-таки, несомненно, существуют и такие заклинания, которых он не знает, которые способны его погубить. Если, конечно, у нас самих хватит ума вспомнить или придумать эти заклинания. Возможно, именно мне суждено отыскать те магические слова или средства, которые послужат его уничтожению, а может быть, его губителем окажется кто-то из эльфов или же член Дю Врангр Гата. Гальбаторикс только кажется неприкосновенным и неуязвимым – я это твердо знаю. У каждого даже самого могущественного мага всегда найдется какая-то слабость, какая-то трещинка в доспехах, в которую можно просунуть острие клинка и заколоть его.

– Если уж Всадники не сумели обнаружить слабую сторону Гальбаторикса, то вряд ли нам это удастся, – сказал король Оррин.

Эрагон только руками развел:

– Может, и не удастся. В жизни, разумеется, нет ничего определенного, а уж в войне – тем более. Но если объединенные усилия заклинателей пяти наших рас не приведут к тому, что мы Гальбаторикса все-таки прикончим, тогда нам лучше сразу смириться с его властью и позволить ему править нами столько, сколько ему самому будет угодно. Неужели вы готовы смириться с тем, что ничто и никогда не поможет нам изменить существующее положение вещей?

Некоторое время в шатре царила глубокая тишина. Нарушил ее Роран. Шагнув вперед, он сказал:

– Я бы хотел, чтобы вы кое-что поняли.

Он умолк и обвел взглядом сидящих за столом. Эрагон заметил, как они переглядываются. Затем Орик, к явному неудовольствию короля Оррина, ободрил Рорана:

– Говори, говори, Молотобоец! Что ж ты молчишь?