Эрагон. Наследие

И она произнесла что-то на древнем языке. В глубине души Эрагона словно колокол ударил, и он заметил, как чешуя Сапфиры словно вспыхнула, освещенная неким ярким внутренним светом – в эти мгновения казалось, что ее чешуя сделана из звездной пыли.

Имя Сапфиры было поистине великолепно, но была в нем и некая затаенная печаль, ибо оно называло ее последней самкой в роду. В этом имени Эрагону слышались ее любовь и преданность, которые она испытывала к нему; в нем также чувствовались многие черты ее характера, свойственные ей как незаурядной личности. Большую их часть он узнавал, но некоторые – нет. Ее недостатки были столь же очевидны, как и ее достоинства, но в целом впечатление было прекрасное: огонь, красота, величие.

Сапфира, вздрагивая от восторга, пошевелила крыльями и гордо заявила Глаэдру:

«Теперь я знаю, кто я такая!»

«Молодец, Бьяртскулар! – похвалил ее Глаэдр, и Эрагон почувствовал, как сильно он за нее рад. – Твоим именем действительно можно и нужно гордиться. Но я не стану снова повторять его даже тебе самой, пока мы не окажемся… у той скалы, которую здесь искали и нашли. Ты теперь должна быть очень осторожна, должна тщательно скрывать свое имя – особенно теперь, когда ты его узнала».

Сапфира моргнула и снова пошевелила крыльями: «Да, учитель». Охватившее ее возбуждение ощущалось почти физически.

Эрагон сунул Брисингр в ножны и подошел к ней. Она склонила к нему голову, а он погладил ее и прижался лбом к ее твердой колючей чешуе, чувствуя, как острые края чешуи впиваются ему в пальцы и в кожу на лице. Горячие слезы текли у него по щекам.

«Почему ты плачешь?» – с тревогой спросила Сапфира.

«Потому что… мне так повезло, что мы с тобой единое целое!»

«Ах, маленький брат…»

Они еще немного поговорили – Сапфире не терпелось обсудить то, что она о себе узнала, да и Эрагон слушал ее с удовольствием, хотя душу его и терзало горькое чувство собственной беспомощности. Ведь он-то свое истинное имя угадать так и не сумел!

Затем Сапфира свернулась клубком на своей половине и заснула, оставив Эрагона предаваться печальным мыслям у гаснущего костра. Глаэдр не спал, и порой Эрагон обращался к нему с вопросами, но по большей части старый дракон предпочитал хранить молчание.

Медленно текли часы, и Эрагона все сильней охватывало отчаяние. Его время истекало – в идеале они с Сапфирой должны были бы улететь обратно еще вчера, – однако, сколько он ни старался, ему не удавалось правильно описать свой характер с помощью слов древнего языка.

Было уже далеко за полночь, когда дождь прекратился.

Эрагон решил прервать свои мучительные попытки, вскочил – он был слишком возбужден, чтобы спать, да и просто сидеть был уже не в силах, – и сказал Глаэдру:

«Пойду прогуляюсь».

Он ожидал, что тот станет возражать, однако старый дракон сказал лишь:

«Оставь здесь оружие и доспехи».

«Почему?»

«Что бы тебе ни встретилось, ты должен предстать перед ним один и безоружный. Ты не сможешь понять, из чего ты сделан, если станешь полагаться на чью-то помощь или хотя бы на помощь оружия».

Слова Глаэдра показались Эрагону весьма разумными, но все же он колебался. Затем отстегнул меч и кинжал, снял с себя металлическую кольчугу и положил все это на пол. Потом натянул сапоги, накинул плащ, по-прежнему влажный, и на всякий случай подтащил седельные сумки поближе к Сапфире, особенно ту, где хранилось сердце сердец Глаэдра.

Когда Эрагон уже готовился перепрыгнуть через кольцо камней, окружавших их «лагерь», Глаэдр сказал ему:

«Делай все, что нужно, но будь осторожен».

Снаружи Эрагон с удовольствием увидел куски чистого звездного неба. Даже луна светила достаточно ярко в просветы меж облаками, и окрестности были хорошо видны. Он немного постоял, качаясь с пятки на носок и не зная, в какую сторону направиться, а потом рысцой побежал к центру разрушенного города. Через несколько секунд мрачное настроение вернулось к нему, охватив его с новой силой, и он перешел на быстрый бег.

Слушая собственное дыхание и стук сапог по мощеным улицам, Эрагон спрашивал себя: «Кто же я?» Но ответа не получал.

Он бежал, пока хватало дыхания, но, даже начав задыхаться, все-таки еще немного пробежал, а потом, когда стали отказывать не только легкие, но и ноги, остановился возле заросшего сорняками фонтана и оперся руками о его бортик, восстанавливая дыхание.

Вокруг высились громады полуразрушенных зданий: темные и нахохлившиеся, они выглядели точно гряда старых, осыпающихся гор. Фонтан находился в центре просторной площади или двора какого-то дворца, превратившегося в груду каменных обломков.