– Не надо. Лучше я останусь такой, какая я есть. Спасибо, что спросил, но не надо. Мой дар – или проклятие – стал слишком существенной частью моего «я», чтобы можно было с легкостью от него отказаться. Без способности чувствовать чужую боль я стала бы просто никому не нужным внебрачным ребенком, помехой, никчемным существом, удовлетворяющим разве что любопытство тех, кто согласится держать меня при себе, тех, кто меня
Через два дня после того, как Эрагон и Сапфира приземлились в городе, который отныне назывался Илирией, Насуада снова послала их в полет – сперва в Гилид, а затем в Кевнон. Эти два города давно уже находились во власти эльфов, так что Эрагон смог с легкостью воспользоваться именем имен и очистить их от чар Гальбаторикса.
Обоим – и Эрагону, и Сапфире – был особенно неприятен визит в Гилид. Он напомнил им о том, как ургалы по приказу Дурзы взяли Эрагона в плен, а также о гибели Оромиса.
А вот в Кевноне они провели трое суток. Он был не похож ни на один из других городов, которые они видели раньше. Строения здесь были в основном деревянные, с крутыми крышами из дранки, а особенно большие дома были покрыты в несколько слоев. Коньки крыш украшали резные стилизованные изображения драконьей головы, а двери – резьба или красочный орнамент в виде многочисленных узелков.
На обратном пути Сапфира предложила Эрагону чуть изменить маршрут. Он с радостью согласился, особенно когда она сказала, что этот небольшой крюк не займет у них много времени.
Из Кевнона Сапфира полетела на запад, через широченный залив Фундор. Среди волн с белыми гребешками то и дело мелькали серые и черные силуэты огромных морских рыбин, а также киты, похожие на маленькие кожистые островки. Киты выдували из дыхала фонтаны воды и, взмахнув хвостом, ныряли обратно в безмолвные морские глубины.
На той стороне залива Фундор их встретили холодные порывистые ветры и горы Спайна. Каждую из этих гор Эрагон знал по имени. А потом под ними открылась долина Паланкар – впервые с тех пор, как они вместе с Бромом устремились в погоню за раззаками; казалось, что это было целую жизнь назад.
Из долины сразу пахнуло родным домом. Этот запах сосен, ив и берез напоминал о детстве, а леденящие укусы ветра – о том, что зима не за горами.
Они приземлились на обугленных развалинах Карвахолла, и Эрагон долго бродил по улицам, зарастающим сорными травами. Стая одичавших собак выбежала из березовой рощи. Они остановились, увидев Сапфиру, зарычали и с визгом бросились в разные стороны. Сапфира рыкнула, выпустила им вслед облако дыма, но преследовать их не стала.
Кусок обгоревшего дерева хрустнул у Эрагона под ногами. Разруха, царившая в родной деревне, наводила на него глубокую печаль. Но он знал, что большая часть жителей Карвахолла по-прежнему живы. Если бы они вернулись, то наверняка смогли бы заново отстроить Карвахолл и сделали бы его даже лучше, чем прежде. Но дома и улицы, среди которых он вырос, теперь исчезли навсегда, и от этого ему казалось, что и сам он теперь чужой в этих местах. Запустение, царившее здесь, вызывало у него ощущение некой неправильности – так бывает во сне, когда все вроде бы знакомо, и в то же время все не так, все в беспорядке…
– Наш мир совершенно свихнулся, – прошептал он.
Он сложил небольшой костерок рядом с тем местом, где когда-то стояла таверна Морна, и приготовил большой котелок рагу. Пока он ел, Сапфира изучала окрестности, вынюхивая наиболее интересные следы.
Затем Эрагон отнес котелок, миску и ложку на берег реки Аноры и тщательно вымыл их в ледяной воде. Потом он еще долго сидел на корточках на скалистом берегу и смотрел на прыгающую на поверхности воды белую пену в дальнем конце реки – там начинались водопады Игалда, протянувшиеся вверх по течению на полмили, а затем исчезавшие за каменистым отрогом горы Нарнмор. Глядя на воду, Эрагон словно возвращался в тот вечер, когда принес домой яйцо Сапфиры, спрятанное в рюкзаке. Тогда он понятия не имел, что его ожидает в скором будущем, и даже не представлял, где
– Нам пора, – сказал он Сапфире, сидевшей у провалившегося колодца в центре деревни.
«Ты разве не хочешь побывать на вашей ферме?» – спросила она, когда он уселся в седло.
Он покачал головой: