Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Как мне представляется, именно об этой угрозе и сообщал Жак Желю своим респондентам, подозревая, что Жанна — будучи родом из Лотарингии — может оказаться ведьмой, хитростью проникшей ко двору и представлявшей опасность для Карла. Не случайно в качестве подтверждения своим словам он приводил вымышленную историю об императоре Александре Македонском, приблизившем к себе некую «королеву», притворившуюся влюбленной в него, но на самом деле задумавшую его отравить[355]. Предрасположенность к занятиям колдовством именно у придворных куртизанок подчеркивал еще в XII в. Иоанн Солсберийский[356], а в конце XV в. о ней как о самоочевидной вещи писали авторы «Молота ведьм»: «Чем более честолюбивые и иные женщины одержимы страстью к плотским наслаждениям, тем безудержнее склонятся они к чародеяниям. Таковыми являются прелюбодейки, блудницы и наложницы вельмож»[357].

Поведение Жанны д’Арк, явившейся ко двору дофина Карла и всячески убеждавшей его довериться ей, вполне вписывалось в эту концепцию. А потому нет ничего удивительного в том, что возможность возникновения в отношении нее обвинений именно в колдовстве признавал в своем «Collectarium historiarum» и Жан Дюпюи[358]. Он, однако, настаивал, что сама природа чудес, явленных девушкой, их Божественное происхождение, их польза для окружающих, укрепление веры и нравственности людей, к которым они ведут, снимает с нее любые подозрения в приверженности суевериям и занятиях колдовством[359]. А потому, считал он, успехи Девы следует рассматривать исключительно как проявление Божественнои воли, а не как результат колдовства, «как считают завистливые люди»[360]. Под этими «завистливыми людьми», использующими принципы discretio spirituum для очернения его героини, Жан Дюпюи, вне всякого сомнения, подразумевал англичан и их союзников-бургундцев, первые отклики которых на действия Жанны д’Арк также появились летом-осенью 1429 г. и в некоторых случаях опирались на уже известные к тому времени тексты профранцузски настроенных авторов.

Наиболее показательным, с этой точки зрения, следует признать упоминавшийся выше «Ответ парижского клирика», созданный в конце 1429 г. или в первые месяцы 1430 г., т. е. еще до пленения Жанны д’Арк под Компьенем (23 мая 1430 г.)[361]. К тому времени образованные парижане уже читали текст «De mirabili victoria» Жана Жерсона, реакцией на который и явился данный трактат[362]. Его автор также был членом Парижского университета, однако целью своей полагал отнюдь не восхваление Девы. Напротив, «Ответ» содержал призыв к университетским кругам дать официальную — причем явно негативную — оценку личности Жанны д’Арк[363].

Невозможно, писал анонимный автор, довериться девушке, о которой нам ничего не известно, без опоры на Священное Писание или на чудо (sine miraculo aut testimonio Sacre Scripture)[364]. Ее собственных слов о том, что она якобы послана самим Господом, совершенно для этого недостаточно, ведь именно так заявляют обычно все еретики (cum hoc quilibet hereticus asseveret)[365]. Таким образом, вместо того, чтобы верить Деве, следует возбудить против нее процесс по подозрению в ереси[366], дабы по поступкам ее (a fructibus dicte Puelle) решить, действует ли она согласно Божественной воле или по дьявольскому наущению (a Deo vel ab Adversario fidei processif)[367]. Впрочем, кое-что из деяний Жанны автору, по его словам, уже было известно. «Как рассказывают, — писал он, — она, похоже, занимается колдовством (sortilegiis). В частности, когда дети приходят поклониться ей и посвятить ей свечи, она окропляет их головы тремя каплями горячего воска, заявляя, что после этого они будут хорошо себя вести»[368]. Таким образом, по мнению парижского клирика, ересь, в которую, безусловно, впала девушка, «дополнялась колдовством»[369], еще одним преступлением, находящимся в ведении Инквизиции, судьям которой следовало незамедлительно заняться этим делом[370].