Еретик

«Идиот. Ну что мешало тебе самому спуститься в подземелье, ну дорезал бы ты его – и всего делов-то. И что делать теперь? А может, все же не выживет? Вон ведь как его отделали. Ну, сдохнет он, а тебе-то что с того? Никто не поверит, что это не твоих рук дело, и плевать, что его долго и с пристрастием пытали орки, к тебе-то он попал еще живым. Черт! Черт! Черт! А может, я слишком много о себе возомнил и Господь решил указать мне мое место? Все имеет свою цену – похоже, ты все же решил взять слишком дорогую за свою никчемную жизнь. Сколько еще должно погибнуть людей? Все. Хватит смертей. Устал. Ведь кроме суда человеческого – совести есть еще и Божий суд. Что я скажу там?»

Как ни странно, но Андрей в душе уже давно был человеком верующим, и, хотя он считал себя православным, относиться к этим людям как к еретикам он не мог. Да, по-своему, но эти люди искренне и глубоко веровали, – кто он, чтобы указывать им, каким путем нужно идти к Господу, тем паче что не знал ни канонов православия, ни различий в верованиях, знал только то, что они крестятся по-разному, а остальным попросту никогда не интересовался. Там, в прошлой жизни, он как-то обходился без Бога, хотя и был крещеным, но в церкви гостем был нечастым. Вера в Господа по-настоящему к нему пришла только здесь, в окружении этих людей. Так что он ничуть ни кривил душой, когда опасался высшего суда. Перед кем кривить-то, перед собой? А смысл?

– Милорд, все убиты. В живых остался только Папа. Мы нашли его в пыточной – наверное, впопыхах о нем просто позабыли.

– Кого спасли?! – сдержать удивленного возгласа он не смог.

– Папу Игнатия Второго, милорд, – недоумевающе глядя на Андрея, повторил Джеф.

– А откуда ты знаешь, что он Папа?

Джеф вновь удивленно воззрился на Андрея, а потом, кивнув своим мыслям, видимо, что-то для себя решив, начал объяснять:

– Наверно, вы просто слишком увлеклись подготовкой войска и последующими событиями, а потому не в курсе.

– Ты толком объяснить можешь? У нас слишком мало времени.

– Когда орки захватили монастырь, то не стали ничего жечь и грабить: монастырь-то глубоко на наших землях был, а дым от пожарища мог привлечь внимание. Так что там все хотя и было перевернуто вверх дном, но все документы сохранились. Там были протоколы заседаний Синода, в которых было указано решение, к которому пришли епископы. Так вот, они успели избрать Папу. Игнатия Второго.

– Понятно.

Нет, Андрею не было ничего понятно. Он понял только одно: если он не довезет до Йорка этого человека живым, то ему конец. Одним словом, было хреново – стало еще хреновей.

– Значит, так, все трупы забираем с собой. Папу упаковывайте как хотите, но только чтобы он дожил до Йорка. Жан!

– Я здесь, милорд.

– Пятерых егерей в Кроусмарш. Пусть загонят коней, пусть бегут впереди них, но в самое ближайшее время бабка Ария должна быть в Йорке. Если сложится так, что они прибудут туда, а нас там не будет, пусть выдвигаются к нашему лагерю – его мы никак не минуем, а если не доберемся до него, то там будет человек, который укажет путь к нам. Все. Выполняй.

– Да, милорд.

– Стой.

– Милорд?

– Отправляйся вместе с ними. Доставишь десяток горшочков. Ну ты понял.

– Да, милорд, – серьезно и с явным облегчением кивнул командир егерей.

– Кто вместо тебя?

– Билли.

– Справится?

– Он только сложением неказист. Справится, – теперь уже улыбнувшись, уверенно проговорил Жан.

Всю дорогу Андрей истово молился, чтобы новоиспеченный Папа выжил. Уж лучше иметь живого врага, чем его мученический ареол. В конце концов, с Игнатием можно было как-то поторговаться, так как его недалекое прошлое все же было не безоблачным: была у этого праведного хранителя и поборника веры парочка темных пятен, которые Андрей мог использовать для торга, а с кем прикажете торговаться, если он преставится? Живой Папа Игнатий Второй – это было совсем не одно и то же, что архиепископ Игнатий.

Оно конечно, Папа неподсуден, и по большому счету плевать он хотел на то, что о нем расскажут, даже если они представят неопровержимые доказательства и свидетелей, чего Андрей не мог никак сделать, так как единственный свидетель – это аббат Адам, который в свое время был объявлен еретиком: ну какой это свидетель? Нет, привлечь к ответу Игнатия Второго было не под силу никому, но вот посеять сомнения в непогрешимости Папы в умах паствы – это было вполне реально, а это весьма ощутимый удар по авторитету. При таком раскладе Церковь уже не могла бы манипулировать с такой легкостью своей паствой, и предание анафеме в подобных условиях уже не могло повлечь за собой тех последствий, что раньше.