Эринии

На этот раз Попельскому не пришлось стучать в двери квартиры Питков. Он встретил Валерия на галерее, когда тот выходил из нужника. Старый рабочий пошатывался на ногах, держа руками кальсоны, в которых не смог завязать тесемки. Седоватая, жесткая щетина, волосы, торчащие по сторонам, гнилое дыхание и красные веки могли испугать кого угодно. Комиссар не мог понять, каким образом Валерий Питка менее чем за два часа превратился в полнейшее страшилище. Попельский не знал, что той ночью у столяра был еще один посетитель, его сосед-коммунист, который забрал воззвания и листовки, которые прятал у старика, а взамен отблагодарил четвертью водки. Питка не медлил ни минуты: выпил бутылку быстренько, втайне от сына. Вследствие этого он опасно пошатывался и бормотал что-то непонятное.

— Что с тобой, Валерка? — обеспокоенно спросил Попельский. — Где ты так дал до вивата?[25]

— Ну-у-у… — пролепетал Питка, потом замолчал и широко усмехнулся. — Ну-у-у-у…

Попельский знал, что в таком состоянии Валерий Питка никого не узнает. Сомнительно было, мог ли старик вообще сказать что-то разумное, например, назвать свой возраст и фамилию. Вопрос, каменщик ли «Долько» или «Толька Малецкий» и «каменщик Анатоль Малецкий» из полицейского дела — это одно и то же лицо, было для Валерия Питки таким же понятным, как греческий аорист[26]. Попельский мог подождать, пока дедушка убитого мальчика протрезвится или спросить про Малецкого у родителей Гени. Но комиссар был от природы очень нетерпеливым человеком.

IX

Леокадия Тхоржницкая познакомилась со своим кузеном Эдвардом Попельский, когда тому было три года. Это было во время рождественских праздников в 1889 году. Маленький Эдуардо, как называла своего единственного сыночка экзальтированная тетка Зофия Тхоржницкая, по мужу Попельская, приехал с близлежащего Борислава до Станиславова вместе со своими родителями, чтобы провести с многочисленной семьей Тхоржницких первые совместные праздники. До сих пор это никогда не удавалось, потому что отца Эдзё, инженера Паулина Попельского, что работал в горно-нефтяной компании С. Штерна в Бориславе, как назло, во время праздников постоянно отправляли в разные геологические экспедиции в далекие и экзотические страны, преимущественно в Турцию и Персию, а робкая тетя Зофия не имела смелости отправиться одна с ребенком даже на недалекое путешествие. Маленький кузен не произвел на Леокадию и ее четырех братьев и сестер приятного впечатления. Им казалось, что это докучливый щенок, типичный изнеженный баловень-одиночка, который своим криком шантажировал всех вокруг. Он объедался пирожными и конфетами, дразнил их маленького щенка Мики, а как-то, чтобы заставить волноваться собственную мать, залез на самую высокую полку в кладовке и тихо лежал там в течение двух часов, лакомясь медом и вареньем. За это время тетя Зофия едва не сошла с ума, ища пропавшего капризулю по всему дому и в саду, вместе с раздраженным дядей Паулином и своим обычно спокойным отцом, философом по образованию, а ныне гимназическим учителем Клеменсом Тхоржницким. Наконец кузену надоела эта забава, и он вылез из кладовки. Просидев два часа в холодном помещении, он конечно, простудился, и его, ко всеобщему облегчению, положили в постель. Но радость оказалась недолгой, ибо больной добивался от всех домашних, чтобы без конца его развлекали. Чтобы иметь хоть немного покоя, тетя все время читала ему сказки, кузены разыгрывали спектакли, даже дедушка играл внуку на мандолине. Поэтому все только обрадовались, когда Попельские наконец покинули гостеприимный дом в Станиславове, забирая в Борислав своего крикливого сорванца. Поэтому все Тхоржницкие молились, чтобы компания С. Штерна и в дальнейшем направляла инженера в разные далекие края.

Их молитвы были услышаны, потому Попельские появились в Станиславове лишь через шесть лет, в августе 1895-го. Девятилетний Эдвард ничем не напоминал бывшего избалованного малыша. Он был для своего возраста хорошо сложенным и развитым, немногословным, но веселым и до всего любопытным, но не надоедливым. Свое время парень чаще всего проводил в кабинете дедушки Тхоржницкого над шахматной доской или географическими атласами. Также любил старательно выводить всевозможные иероглифы и шифровать какие-то секретные сообщения, записывая польские слова греческим алфавитом, которым он хорошо овладел еще до гимназии. Наблюдая за своим кузеном, двенадцатилетняя Леокадия впервые в жизни осознала, что человеческая природа не является постоянной, а досадные сорванцы превращаются во вполне приятных юношей.