Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом

– Спорт. – Кимптон ухмыльнулся. – Все, что делает Клаудия, она делает из спортивного азарта. Буквально обожествляет две вещи: власть и драму. В этом отношении она – точная копия самой Эти. И, уж поверьте, ее намеки были достаточно прозрачны, чтобы мать поняла – она все знает.

– Ага! – торжествующе вскричал Пуаро. – Значит, Клаудия знала, а вы – только догадывались?

Кимптон устало вздохнул:

– Вы разочаровываете меня, Пуаро. Как Клаудия могла знать больше, чем я? У нее были свои подозрения, из них она и исходила. Только представьте, что в один прекрасный день за завтраком, в присутствии Эти и всей честной компании она заявила бы Скотчеру: «Твоя болезнь, старина, одно большое притворство!» Что, как вы думаете, последовало бы за этим? Скотчер и его союзники по обману стали бы утверждать, что она не права, я и Клаудия утверждали бы обратное, но дальше этого дело все равно не пошло бы. С одной стороны, мы ничего не могли доказать; с другой, если б обман был разоблачен, то в повседневной жизни Лиллиоука не осталось бы больше ни тайн, ни загадок и застольные разговоры, лишившись интриги, сделались бы банальными, как везде. Более того, у Клаудии не было бы оснований скользить по дому с грозным видом человека, готового выбросить семейный скелет из шкафа и устроить грандиозный скандал. По-моему, Эти этого боялась, что и давало Клаудии определенную власть над ней. А моя возлюбленная обожает власть. Вы понимаете, о чем я, Пуаро? А вы, Кэтчпул? Надо полагать, наши здешние порядки кажутся вам весьма странными.

– Ничуть не более странными, чем порядки в иных домах, – возразил Пуаро.

– Ну, это вряд ли, – сказал Кимптон с некоторым нажимом, точно предупреждая. – Скажите-ка, часто ли вам случалось встречать людей, которые убеждали бы всех, что со дня на день умрут, пребывая при этом в полном здравии?

– И зная о своем здоровье? Нет, таких я не встречал.

– Ну вот.

– Зато несколько лет назад я знал одного преступника, который прилагал все старания к тому, чтобы никогда не играть в шахматы…

– Так вот, я хочу сказать, что человек, который убил Скотчера… – прервал реминисценции Пуаро Кимптон, – …не является действительной причиной его смерти. Он умер потому, что опрометчиво пригласил смерть себе в компаньонки еще при жизни. Я убежден в этом так, как никогда ни в чем не был убежден раньше. Смерть не подстерегала его, не шла за ним по пятам – напротив, долгое время она обходила его стороной, но он так усердно раздражал ее, так старательно дергал наживку из лжи у нее перед носом, что она в конце концов не удержалась и взяла свое – его жизнь. Таково мое мнение.

– Звучит не слишком научно, – сказал Пуаро.

– В этом я с вами соглашусь, – ответил Кимптон. – Надо полагать, во мне еще говорит страстный поклонник Шекспира. А тут, как назло, еще и Айрис… Это ее вина, что я никогда не смогу говорить о Скотчере объективно.

– Айрис Гиллоу? – уточнил Пуаро.

– Да. – Кимптон встал и снова отошел к окну. – Хотя, когда я впервые ее увидел, ее звали Айрис Морфет. Рассказать вам о ней?

Глава 27 История Айрис

Я встретил Айрис Морфет, когда учился в Оксфорде. Там же и тогда же я повстречал Джозефа Скотчера. Добавлю даже, хотя это не имеет никакого значения, что я повстречал их обоих в один день, с небольшим интервалом; правда, они познакомились друг с другом позже.

Жалею ли я о том, что они узнали друг друга? Непростой вопрос! Такой же непростой, как выбор между существующим настоящим и тем, что когда-то казалось возможным будущим. Очень трудный выбор.

В колледже моя комната и комната Скотчера располагались дверь в дверь. Мы с ним и познакомились, выйдя как-то одновременно на площадку и столкнувшись нос к носу, знаете, как движущиеся фигуры в старинных башенных часах! Скоро мы стали друзьями. Скотчер безбожно льстил мне, а я, испорченный, эгоистичный юнец, жадно поглощал эту лесть. И чувствовал, что стать его другом – это еще самое меньшее, что я могу для него сделать. Рискую показаться чрезмерно самодовольным… но все же скажу: я уже тогда понимал, что он жаждет обладать всем тем, что было дано мне: богатством, красотой, уверенностью.

Вы, конечно, скажете, что Джозеф тоже был хорош собой? Смазлив, не более того – слишком мелкие черты лица для мужчины. Уверенности ему тоже было не занимать, скажете вы? Возможно, но только не в те дни! Тогда он был робким, как мышонок! И слушал меня открыв рот. Со временем я заметил, что немало моих выражений перекочевало в его словарный запас. И не только выражений – однажды я услышал, как он пересказывает нашему общему другу один забавный инцидент, случившийся с ним в усадьбе Севен Оукс, графство Кент, – действительное происшествие, бывшее, правда, со мной, а не с ним. Я рассказал о нем Скотчеру, а тот, не зная, что я рядом, от первого лица пересказал все общему знакомому.