Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом

Мы ждали, что он скажет дальше. И Рэндл, казалось, тоже ждал, глядя на нас со своей неизменной очаровательной улыбкой. Через пару секунд он сменил ее на хмурое выражение лица.

– Сильное подозрение – еще не знание, это подтвердит вам любой детектив. Но я вижу, что данная линия расследования не представляет для вас интереса, а потому оставлю ее. Да, я знал, в том смысле, который вы вкладываете в это слово. Я не верил, что Скотчер умирает, не верил, что у него непорядок с почками. Никогда не верил.

– Почему же вы не сказали мне об этом сразу, месье?

– Сразу после убийства Скотчера или сразу после вашего прибытия в Лиллиоук?

– После убийства, – сказал Пуаро.

– Принцип сохранения энергии.

– Не могли бы вы объяснить, что вы имеете в виду?

– Мне не хотелось ни вступать с вами в спор, ни тратить время на уговоры, – сказал Кимптон. – Думаете, вы поверили бы мне на слово, если б я заявил, что умереть от болезни почек Скотчеру грозит не больше, чем мне или вам? Мало есть любителей убеждать всех встречных и поперечных в том, что им предстоит отправиться к праотцам в самом непродолжительном будущем, если на самом деле ничего такого не предвидится. Я же знал, что вы сразу пойдете к Софи или к Эти и станете расспрашивать их о здоровье Скотчера, а они тут же уличат меня во лжи. И что бы вы сказали тогда: «Ну, вы и фантазер, доктор Кимптон. Но это уже слишком. Нельзя же быть таким жестоким», – или еще что-нибудь в таком духе. Однако позвольте вам заметить, Пуаро: в массе нормальных людей, которым и в голову не придет наговаривать на свое здоровье, всегда найдется один, кто именно так и поступит, сколь бы невероятным это ни казалось. Зато теперь нам с вами не о чем спорить: правда и так вышла наружу. Наконец-то.

– А как же мадемуазель Клаудия? Она верила в болезнь Скотчера?

– Клаудия? – Кимптон рассмеялся. – Ничуть. Также и Эти, и Софи, и Хаттон, и вообще все, у кого есть хотя бы капля мозгов.

– Софи Бурлет только что уверяла меня, что Скотчер был при смерти, – возразил ему Пуаро. – Она говорит, что полицейский врач солгал о состоянии его почек. Что вы скажете на это, мистер Кимптон?

– Чушь собачья. Как врач, я могу вам сказать, что любая сиделка – хотя Софи, на мой взгляд, вовсе не любая, а одна из лучших в своей профессии, – так вот, любая сиделка, проводя с больным столько времени, сколько проводила со Скотчером она, помогая ему буквально во всем, рано или поздно поймет правду о состоянии его здоровья. Вы, Пуаро, не врач и не профессор медицины, это видно, – так позвольте, я объясню вам суть: Скотчер любил поговорить о своей надвигающейся кончине, и он был худ. Это и делало его похожим на умирающего. Ни упадок сил, ни боль никогда не овладевали им настолько, чтобы он забыл об остроумии, предупредительности и такте. Спросите любого врача или медсестру о том, как ведут себя умирающие, и вы услышите, что обычно им не свойственна особая любезность. Скотчера же постоянно заботило лишь одно – как понравиться всем и каждому.

Кимптон выдвинул стул из-за блестящего от полировки круглого стола и сел.

– Софи Бурлет далеко не дура, – продолжал он. – Она проницательная и чуткая женщина. Она прекрасно знала о мошенничестве Скотчера, что не мешало ей любить его. А теперь она лжет, спасая его репутацию.

– А виконт Плейфорд с супругой? – спросил Пуаро.

– Гарри и Дорро? О, эти двое наверняка верили Скотчеру, можете не сомневаться. Как и тупица Филлис.

– Я не понимаю, – сказал Пуаро. – Если леди Плейфорд знала о том, что Скотчер бесстыдно ее обманывает, то почему она не уволила его?

– А! Вот отличный вопрос! Задайте его ей. Интересно было бы послушать, что она скажет.

– А вы сами никогда ее об этом не спрашивали? А Клаудия, ее родная дочь, тоже не спрашивала?

– Нет. Никто из нас не касался этой темы.

– Почему же?

– По разным причинам. Назову вам мою. Тщательно взвесив ситуацию, я решил, что Эти ничуть не глупее меня. Значительную часть каждого дня она проводила в обществе Скотчера. А значит, у нее были и возможность, и средство заподозрить его во лжи; более того, я уверен, что она так и сделала. И какой же тогда смысл говорить ей о том, что я разделяю ее подозрения? Ведь видно было, что она решила не отказываться от услуг Скотчера, несмотря на его обман, и продолжала говорить с нами о его болезни как ни в чем не бывало, а значит, с моей точки зрения, сама стала обманщицей. Она зашла еще дальше – наняла Софи Бурлет, чтобы та денно и нощно смотрела за всеми нуждами этого мнимого больного. То есть она уже не просто покрывала его ложь, но активно сотрудничала с ним в ее нагромождении! О нет, бросать ей вызов в такой ситуации – увольте. Эти защищала бы его, как львица – львенка, и ополчилась бы против меня. А это, в свою очередь, ужасно расстроило бы Клаудию. Она любит третировать мать, но сама не понимает, сколь сильно влияние Эти на нее. Я уверен, что она никогда не выйдет замуж за человека, которого не одобряет ее мать.

– А по какой причине мадемуазель Клаудия сама не заговорила с леди Плейфорд об обмане Скотчера?