Эрлин из Красного Дома. Книга 1

— Она взяла нож с собой в спальню? — пытается понять Эрлин. — Где она прятала его? Под свадебным платьем? Зачем? Настолько не верила тебе?

— Я знаю, как это выглядит. Да, вначале я был в ужасе от того, что сделал с девушкой, которую любил, в ужасе от того, какая я тварь. Но потом, все же… Лиль говорила: это мать заставила её взять нож, защищаться, если что-то пойдет не так. Лиль не хотела, но мать очень настаивала. Да, я знаю, насколько это глупо. Хрупкая девушка с ножом никак не сможет защититься от меня, только еще больше спровоцирует тварь. Надо либо убивать наверняка, либо просто бежать, орать и звать на помощь, больше толку, — он замолкает ненадолго, тихо вздыхает. — Хель уверена, что это сделали специально, чтобы подставить меня.

Последние слова выходят глухо и хрипло, словно ему неудобно говорить такое.

Да ты был наивным влюбленным мальчишкой, Хёнрир, если повелся! Идиотом был, твою мать!

Подставили.

Теперь Эрлин тоже так думает. И даже подозревает, откуда это идет. И даже помнит, как её отец встречался с отцом Лиль… да, у них вполне могли быть свои дела, торговые, военные, как это обычно бывает. Тогда Эрлин и значения не придала…

— Значит Лиль научили, как пережать силовые нити и дали с собой нож? — говорит она.

Хёнрир морщится.

— Пережала, думаю, не она. И даже не потому, что я до сих пор так ей верю. У Лиль не хватило бы сил сделать это так резко, без подготовки, и так крепко сразу. Но для человека с сильным даром, для магии, стены не преграда. Достаточно находиться в соседней комнате.

— Твою мать, Хёнрир…

Он фыркает, тихо и устало.

— Надо сказать, что тому, кто это устроил, все почти удалось. Я безумно любил Лиль, и был в таком ужасе от того, как чуть сам не убил её, что хотел только сдохнуть и больше ничего. Нет, не до самоубийства, но почти перестал поддерживать щиты. Сдался. И за те два дня Лес успел вгрызться так глубоко, как никогда раньше. А потом пришла Хель, заперла дверь, села передо мной, сказала, что останется тут, рядом, а когда я окончательно превращусь в тварь, то убьет меня. Или я её, потому что без оружия у нее нет против меня никаких шансов. Ну и много еще чего сказала. Вправила мне мозги.

Хёнрир вздыхает, словно с облегчением, что сказал это. Смотрит ей в глаза, спокойно и прямо. Вот так просто взять и признаться… И невозможно поверить…

— Тебе повезло с сестрой.

— Да, — говорит он. — Очень повезло. Я обязан Хель жизнью. Но виноват я или не виноват, такое может повториться. Так или иначе — дело изначально во мне. Поэтому для тебя опасно находиться рядом. Да, сейчас я куда больше готов и внимателен к тому, что кто-то попытается пролезть в мое сознание, но случиться может всякое.

— Я не боюсь, — в который раз повторяет Эрлин.

Хёнрир усмехается, невесело так.

— Хочешь, я расскажу что-нибудь еще? Что ты хочешь знать?

— Хочешь рассказать мне?

— Наверно, будет проще, если ты будешь знать обо мне все. Если, конечно, ты готова слушать. Проще, если ты сама будешь понимать, с чем имеешь дело.

Это справедливо, куда лучше все понимать.

Но дело не только в этом. Ему хочется поделиться… вот так просто, по-человечески, хоть с кем-то, кто готов его выслушать. Как бы тяжело не было говорить о таких вещах, но еще тяжелее держать все в себе.

— А убить? — спрашивает Эрлин. — Были случаи, чтобы ты… убивал женщину… вот так…

Кажется, что подобные вопросы совсем не задевают его, словно он ждал… или действительно, слишком привык…

— Нет, — говорит Хёнрир. — Ты про Фэй? Ночную лилию? Она жива и здорова, я видел её… впрочем, ей повезло, еще немного, и уже не успели бы спасти. Я слишком расслабился, думал, опасности никакой… Сломал ей руку и несколько ребер… так, что осколки костей прорвали грудь и легкие.

Он говорит спокойно. Только тьма сгущается в его глазах, давняя ноющая боль…

Эрлин могла бы ужаснуться, но…

— Аред ломал мне руки трижды, — говорит она. — Сколько раз ребра — я даже не могу сказать. Он был такой тяжелый, любил со всей силой вдавить меня в кровать или в стену. Рывком… ребра болели всегда. И лицо всегда было разбито. Я, конечно, могла попытаться защитить себя, но у меня не хватало силы. Я боялась его. И я могла сама залечить раны.

Эрлин говорит и понимает, что воспоминания больше не причиняют боли. Это было, но было давно, и такого уже не будет.

Понимает, что она, благородная дочь из Красного Дома, молча терпела все это, думая, что иначе нельзя. А лагерные шлюхи подняли вой… Но вряд ли у них впервые случается такое. Сколько мужчин, которые ведут себя грубо с женщинами, а уж в военном лагере, когда вокруг кровь и сложно держать себя в руках…

Или вой подняли не они? Нилан был там…

Хёнрир смотрит на нее очень внимательно. Долго молчит, и Эрлин сама затихает под его взглядом, настораживается.

— Если я убью тебя, — вдруг говорит он, — меня гарантированно казнят. Даже если не убью, а просто покалечу. У твоего отца будет полное право требовать это, и теперь его послушают.

— Что? — Эрлин не сразу понимает. — Но ведь ты же не…

Хёнрир качает головой.