Ермак. Тобол-река

– Мы Божьей милостью Государь Иоанн Васильевич: объявляем народу своему, что казак Ванька Кольцов за злодеяния свои… тиун прокашлялся…– перед государством и самим Великим князем Московским и Всея Руси: – объявляется вне закона и подвергается заточению в кандалы.

Великий Государь Иоанн Васильевич предлагает выше названному злодею, добровольно явиться перед светлы царски очи, и принять кару положенную ему царем и судом Божьим. В противном случае, он будет казнен и обезглавлен.

Писано накануне дня Святого преподобного Симеона.

Печать и подпись.

Тиун свернул свиток и спустился с помоста. Народ столпившийся на площади, молчаливо охал и качал головой.

– Пропал казак, – угрюмо пробурчал один из стрельцов. – Так, а кто его просил ногайских послов разбойничать, – недовольно сопя, буркнул его товарищ.

– Пропадет, не зазря в царских подземельях.

– Оно верно, – согласился с ним другой стрелец, поправляя саблю на ремне, – но все равно жаль христианскую душу.

– О чем гутарим братцы? – спросил подошедший к ним стрелецкий старшина.

–Та о Ваньке Кольцо, ни за что же сгинет молодец, —угрюмо ответил один из стрельцов.

– А ты его не жалей, – пробурчал старшина. Сам виноват.

– Так мы чо, мы так, – согласно кивнули стрельцы и стали расходиться. Когда стрельцы разошлись, стрелецкий старшина, оставшись один на один с одним из стрельцов, видя его кручину, усмехнулся и подмигнул тому: – Не печалься Осип, ничего с Ванькой Кольцо не случится. Уйдет на Дон и почитай, как звали: – “С Дону выдачи нет”.

Но затем он словно чертыхнулся и добавил: – Если сам под царевы очи не явится, о пощаде молить. Всю жизнь не набегаешься. Стрелец согласно кивнул.

– Пошли Осип на пост, вечером в кабак заглянем. Знал Ваньку Кольцова-то?

– Знавал. Почитай с Ливонской войны, добрый был казак.

Их красные кафтаны с бердышами на перевязи, постепенно исчезли среди почерневших от времени московских изб и каменных боярских полатей.

“Знавал”, – эхом разнеслось по грязным деревянным мостовым и стихло словно ветер.

*****

Иван очнулся на полу темного сырого подвала. Сквозь маленькое оконце у самого потолка едва пробивались лучи света. Руки нестерпимо болели и кровоточили. Он попытался перевернуться на спину

Иван прислушался, где то вдалеке каменных коридоров зазвенели железные кандалы, скрипели стальные решетки запираемых дверей.

– Вот угораздило. В самое пекло попал, – ругнулся про себя Кольцо. Спасибо царь батюшка царь удружил. Жирная капля воды, собравшаяся на кирпичном своде, отцепилась от своего места, и со звоном плюхнулась ему на голову.

Что же теперь будет. Не сдержал царь своего слова. Обещал миловать. Ан вон оно, как вышло. Засов на его камере гулко заскрипел, и щель просунулась толстая бородатая морда.

Она посмотрела на лежавшего на полу узника и спросила: – Жив ли?

Иван прохрипел: – Живой я. Рано хоронишь.

– Так не я хороню, сам себя тюремные терема упек, – раздалось в ответ.

Дверь распахнулась, и тюремщик зашел в камеру. В его руках была деревянная миска, наполненная чем-то на подобии каши.

– На вот жри, он бросил миску на пол.

– Жри говорю, не то крысам достанется.

Иван перевернулся на спину.

Тюремщик хмыкнул: – Доживи до завтра.

– А что завтре, второе пришествие? – пробормотал Иван.

– Нет, пришествие одно, а завтра за твоей головой.

– Уже что ли? – прохрипел Иван.

– Да шучу я, – ухмыльнулся тюремщик.

– Говорить с тобой желают. Человек важный, от самого царя.

Тюремщик захлопнул дверь. В коридорах еще долго раздавались его гулкие шаги.

Утром Иван очнулся от удара ногой по спине.

– Вставай! – прохрипел в темноте, чей то голос. Говорить с тобой будут.

Батанов дьяк посольского приказа подошел к окровавленному телу: – Ну как он?

Тюремщик положил железные щипцы в огонь: – да пока ломается, но мы эту дурь у него быстро из головы выбьем.

Посетитель в дорогом кафтане, отороченном собольими шкурками посмотрев на стонущего от боли Ваньку Кольцо с укором добавил тюремщику: – Ну, ты это, не перестарайся, смотри. Государь сказал, живой нужен.

Тюремщик удивился: – Пошто живой-то, государственный преступник же?

– Не тваво ума дело, – добавил Батанов. Сказано исполняй. Тюремщик согласно кивнул и взял ведро с водой.

Окатив окровавленное тело, он поднял его за подбородок и заглянул в лицо. Иван замычал.

– Жить будет! – усмехнулся тюремщик.

– Опусти его, – распорядился Батанов, – и усади.

Иван пришел в себя, он замотал головой и открыл слипшиеся от высохшей крови глаза.

Батанов улыбнулся: – Говорить сможешь?

– Смогу, – пробурчал Ванька.

– Ты пошто поганец, посла ногайского изобидел?

– Это не я, – проревел узник.

– Как это не ты? – удивился Батанов.

– Он сам удирал, мы и споймали, – проревел в ответ на обвинения Кольцо.

– Грамоту посольскую ногай показывал? – вновь спросил Батанов.

– Показывал. Кольцо мотнул головой и закрыл глаза.

– Что ж ты так голубчик, – с укоризной высказал тюремщику Батанов. Так и убить мог.

Тюремщик промычав нечто непонятное, вновь выплеснул узнику на голову воду.

– Грамоту значит показывал ногай, а ты не послушал.

– По-ногайски не разумею, – прохрипел Иван.

– Каешься ли в сем грехе? – спросил Батанов.