Ермо

Вернувшись к нормальной жизни, Джордж возобновил поездки на остров Ло, а главное – работу над книгой, получившей позднее название «Als Ob».

Строго говоря, ее содержание не имеет ничего общего с известным трактатом Файхингера: судя по всему, заголовок призван лишь настроить читателя на определенную волну восприятия.

«Действие? Действие разворачивается там, где звуки речи пытаются облечь смыслы языка – и нередко терпят поражение, – писал Ермо. – Точнее других выразился в этой связи русский поэт Тютчев: «Мысль изреченная есть ложь». Мы обречены, однако, вечно стремиться к тому, чтобы преодолеть пропасть между Логосом и речью, этой бледной тенью идеальной реальности, тенью – единственным нашим достоянием… – И далее: – Люди слышали, и большинство даже понимало, что хочет сказать Иисус из Назарета, тем не менее язык его был темен для всех, пока он не зазвучал с вершины Креста. Быть может, впервые мысль, язык и речь, утратив естественные перегородки, слились в некое новое целое, так потрясшее людей, что эхо того потрясения мы слышим до сих пор, и оно, вызывая тоску по утраченному, время от времени побуждает людей искать пути к новой целостности…»

Доктор Иоахим Кюнг не без раздражения писал, что «богословские озарения Ермо скорее наивны, нежели интересны. Беда тому, кто, дожив до преклонных лет, так и не определился со своим отношением к Богу».

К тому времени относится интервью, которое Джордж Ермо дал корреспонденту «Литературной газеты» Кириллу Раменскому, оно не было тогда опубликовано, но сохранилось в архиве журналиста.

«Сын крупного царского сановника Георгий Ермо-Николаев после Октябрьской революции оказался на Западе и вырос в США, где по окончании университета некоторое время работал учителем. Впоследствии, сменив указку на журналистское перо, он передает репортажи из республиканской Испании, сражавшейся с фашизмом. В годы Второй мировой войны – военный корреспондент-кинодокументалист, запечатлевший высадку союзников в Италии и падение режима Муссолини. Шумную славу принесла ему первая же книга «Бегство в Египет», посвященная борьбе итальянских патриотов против нацизма. Романы «Путешествие в», «Говорящие люди», «Смерть факира» и особенно «Убежище» упрочили место Ермо в литературной табели о рангах, выдвинув его в первые ряды писателей Запада…»

Конечно же, это интервью интересно не столько комментариями журналиста – кстати, искреннего поклонника творчества Ермо, – а некоторыми высказываниями писателя, позволяющими лучше понять, о чем он размышлял, работая над книгой «Als Ob», а также о его отношении к некоторым литературным явлениям. Заметим, кстати, что, задавая вопросы о недавно скончавшемся Владимире Набокове, журналист не мог не отдавать себе отчета в том, что никакая советская газета того времени не напечатает такой материал.

«ЛГ». Умер великий русский писатель, лауреат Нобелевской премии Владимир Набоков… Каково Ваше отношение к творчеству этого сложного писателя и человека?

Ер. Меня опечалило известие о его смерти. Мы никогда не встречались, да я, признаться, и не жалею об этом: о чем бы нам с ним говорить? Но он был настоящим homme de plume. Он написал несколько великолепных произведений – «Дар», «Лолита» – и потому прожил счастливую жизнь…

«ЛГ». Но в одном из своих интервью вы заявили, что Набоков терпел поражение за поражением…

Ер. И именно поэтому он был настоящим писателем. Настоящий писатель идет от поражения к поражению, иного ему не дано. Людей, которые побеждают, называют как-то по-другому – генералами, инженерами, политиками, брокерами, но не писателями. Разница между художником и всеми остальными заключается, наверное, в том, что художник бросает вызов вечности, тогда как остальные стремятся побороть время… Что же касается Набокова, то у меня, разумеется, непростое к нему отношение. Он был шахматистом, любил шахматы и, говорят, неплохо играл. Его шахматная страсть не случайна. Человек, оказавшийся между двумя языками, русским и английским, в качестве посредника избрал ложный, искусственный язык: ведь шахматы, с точки зрения лингвистики, есть квазиязык, поскольку содержание и выражение в нем не различаются… Шахматы – метафора той новой реальности, в которой в полном одиночестве путешествовал Набоков… Эта новая реальность – условность второго или даже третьего порядка – в сравнении с условностью языка, нематериальная субстанция которого и является Домом писателя, его родиной, колыбелью и могилой. Если он где-то и останется, то только в этом Доме – суффиксом, предлогом, оттенком значения…

«ЛГ». Кого из советских писателей вы считаете самым интересным?

Ер. Пожалуй, Платонова. И, наверное, Шолохова, автора «Тихого Дона», хотя, признаться, я не поклонник литературы такого рода… Но как бы там ни было, только в их творчестве нашли развитие традиции русской культуры…

«ЛГ». А Михаил Булгаков?

Ер. Если вы имеете в виду «Мастера и Маргариту», то эта книга, видимо, останется в круге чтения для подростков.