Читаем Ермо полностью

«ЛГ». Борис Пастернак написал однажды: «Быть знаменитым некрасиво…» Как вы, всемирно знаменитый писатель, относитесь к словам великого поэта?

Ер. Мне никогда и в голову не приходило, что слава – категория этическая или эстетическая. И потом, в устах знаменитого в России поэта это звучит по меньшей мере кокетливо – я уж не говорю о ее абсурдности… Да и для кокетства оснований не так уж и много, если сохранять трезвость восприятия. Элиот, Паунд, Рильке, Сен-Жон Перс, Аполлинер, наконец, Чеслав Милош оказали и продолжают оказывать на мировую поэзию влияние несравненно большее, чем, скажем, Пастернак, и уверяю вас, дело не только в широкой распространенности английского или авторитете французского языков… Русские любят, чтобы их любили. Им еще долго изживать детство…

«ЛГ». Похоже, вы просто недолюбливаете Пастернака, признанного на родине великим поэтом…

Ер. Человек по имени Пастернак не может быть великим русским поэтом».


Сейчас уже, к сожалению, невозможно установить, точно ли воспроизвел интервьюер заключительную фразу Ермо, довольно странную в устах человека, написавшего «Убежище» и «Пещное действо»: запись беседы сохранилась лишь в машинописной расшифровке, магнитная лента утрачена.

Тогда же в Союзе писателей СССР возникла идея пригласить Ермо на историческую родину, однако он вновь, что называется, себе подгадил, в довольно резкой форме выступив публично против ввода советских войск в Афганистан.

«… Ад для других невозможен. В ад спускаются поодиночке. Я был там. Я свидетель. Я видел: я горел. В сутках может быть сколько угодно часов, а в неделе – дней, кто не утратил памяти, всегда в аду, но и тот, кто стремится забыть или даже и забыл, все равно рано или поздно окажется в аду… В аду прошлого, неотличимого от настоящего, – ибо единственная реальность – будущее: прошлое – наша вечность, тогда как будущее – время, которое летит через нас подобно потоку рентгеновских лучей, в то время как мы, оставляя себя, часть за частью, в прошлом, ежемгновенно растворяемся в будущем…» («Als Ob»).

«Когда царь Давид состарился, вошел в преклонные лета, то покрывали его одеждами, но не мог он согреться.

И сказали ему слуги его: пусть поищут для господина нашего царя молодую девицу, чтоб она предстояла царю, и ходила за ним, и лежала с ним, – и будет тепло господину нашему царю.

И искали красивой девицы во всех пределах Израильских, и нашли Ависагу Сунамитянку, и привели ее к царю.

Девица была очень красива, и ходила она за царем, и прислуживала ему; но царь не познал ее».

Потом она станет возлюбленной царя Соломона и Суламифью «Песни Песней», а прежде она была Ависагой Сунамитянкой, Агнессой Шамардиной, сукой, каких свет не видывал, воровкой и блядью с повадками леди и статью Парвати – бедра, плечи, живот, грудь – русская шлюшка-бродяжка, мотавшаяся из страны в страну, всюду чужая, всюду нежеланная и потому настороженная, жестокая, безжалостная, всегда готовая к отпору и бегству.

Надо быть до конца честным: она не вламывалась в его мир – он сам позвал ее, устав от бессмысленных свершений и страстей, дотлевавших в подспудье, устав от зануды Джанкарло, требовавшего внимания и перемалывавшего слова, слова, слова – в слова, в слова, в слова, в труху, – он сам позвал ее, хотя и догадывался, да нет, знал наверняка, что она не прирастет к нему, не пустит корни, способные сплестись с его корнями, и рано или поздно ему все равно придется вернуться в одиночество и, как старая собака выискивает вшей, искаться в собственной крови, в памяти, понапрасну тревожа мертвых, стучась во врата слоновой кости, во врата роговые… вослед Вергилию – прямым путем в Толомею… вослед Сивилле – к Аверну, в поля елисейские, возвратным путем – в мир со сновидениями ложными либо в огненном вихре сновидений пророческих. Вослед Ависаге – только к себе, к зеркалу… Выбор богат: мир – химера; ад – иллюзия; путешественник – сон. Итак?

Итак, перестройки в доме продолжались годами, и годами же здесь работали реставраторы, менявшие паркет и обновлявшие росписи, восстанавливавшие утраченное и ставившие предел разрушениям. Затраты на реставрацию делили владельцы палаццо Сансеверино и муниципалитет. В последние годы затраты удалось резко снизить благодаря притоку дешевых специалистов из Восточной Европы, согласных работать за половинную плату и при минимуме социальных гарантий. Румыны, русские, поляки, югославы трудились не хуже итальянцев или немцев. Единственное неудобство – им приходилось предоставлять кров. Фрэнк приспособил под общежитие несколько комнат в восточном крыле, рядом с помещениями для прислуги. Выполнив работу, камнерезы исчезали, уступая специалистам по настенным росписям.

В одном из захламленных закутков давным-давно были обнаружены десятки свернутых трубками холстов, представлявших, судя по всему, фрагменты одного живописного произведения, – но тогда ни у хозяев, ни у искусствоведов-консультантов руки не дошли до этого полотна.

Перейти на страницу:

Все книги серии Большая литература. Проза Юрия Буйды

Покидая Аркадию. Книга перемен
Покидая Аркадию. Книга перемен

Аркадия – идеальная страна счастья, рай на земле. Двадцать пять лет назад таким раем казалась дооктябрьская Россия, «которую мы потеряли», а сегодня многие считают, что идеальной страной был СССР, хотя советские люди были убеждены, что счастье возможно только в будущем, где нет ни «совка», ни «коммуняк», а только безграничная свобода и полные прилавки. Все требовали перемен, не задумываясь об их цене.Эта книга – о тех, кто погиб в пожаре перемен, и о тех, кто сгорел дотла, хотя и остался в живых, и о тех, кто прошел через все испытания, изменившись, но не изменив себе. О провинциальной девчонке, которая благодаря стойкости стала великой актрисой, потеряв все, кроме таланта. О молодом дипломате, отказавшемся от блестящей карьеры ради любви. О нормальных подростках, превратившихся в безжалостных убийц. О прокуроре, взявшемся за оружие, чтобы вернуться к привычной жизни. Эта книга – о поисках идеала, о единстве прошлого, настоящего и будущего, о нас сегодняшних, о счастливой Аркадии, которую мы всегда покидаем, никогда с нею не расставаясь.

Юрий Васильевич Буйда

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги