Читаем Эрнст Генри полностью

В работе над партийными документами шла битва буквально за каждое слово. Вопрос стоял так: удастся отвоевать еще несколько слов или не удастся? Всякая удача означала шаг вперед, сулила чуть больше свободы. И на первых порах работа над брежневскими докладами играла немалую роль в жизни страны. Иноземцев и его коллеги интеллектуально подпитывали политическое руководство страны, заставляли серое вещество лучших ученых работать на Политбюро. Эрнст Генри охотно в этом участвовал. Говорят, что пользы от этого было немного. Но ведь можно посмотреть иначе: сколько еще глупостей могли сотворить чиновники, если бы не квалифицированные советы, прогнозы и информация академиков-международников?

Институт, где собрались экономисты высокой квалификации, готовил закрытые для обычной публики прогнозы развития мировой экономики. Они рассылались в ЦК, в аппарат Совета министров, Госплан (здесь-то концентрировались компетентные читатели). Разумеется, делалось все, чтобы тексты были приемлемы для партийного аппарата. Тем не менее факты и цифры разительно расходились с тем, что писали газеты и говорили сами партийные секретари. Усиливающееся отставание советской экономики становилось все более очевидным. Замаскировать этот разрыв было невозможно. И это вызывало недовольство, раздражение и даже обвинения авторов в ревизионизме. Авторы же искренне надеялись, что заставят советских руководителей задуматься, подтолкнут их к радикальным реформам в экономике. Для правительства институт готовил конкретные разработки, опираясь на зарубежный опыт.

Анатолий Сергеевич Черняев, много лет проработавший в Международном отделе ЦК КПСС, вспоминал, что на академика Иноземцева писали доносы Брежневу. Доносчики доказывали, что Иноземцев и компания — ревизионисты, они не верят в будущую революцию и уверены, что капитализм и дальше будет развиваться. Одно из таких писем секретарь ЦК по идеологии Петр Нилович Демичев разослал другим секретарям ЦК. Не захотел списать донос в архив, чтобы самого не обвинили в покровительстве «ревизионистам». Письмо, как положено, изучали в Отделе науки и учебных заведений ЦК.

Конечно, глядя из сегодняшнего дня, видишь, что Иноземцев и его сотрудники были очень наивны. Политическая и экономическая система реального советского социализма не подлежала реформированию. Военно-промышленный комплекс не желал перемен. Все ограничивалось речами, лозунгами и призывами.

Брежнев придавал особое значение своим выступлениям. Он жаждал аплодисментов, не дай бог сухую речь произнести! Поэтому требовал цветистых оборотов, эмоций. И дорожил теми, кто умел ярко писать. Работа над выступлением или статьей генерального секретаря не вознаграждалась ни деньгами, ни вообще чем-либо материальным. Но желающих участвовать было хоть пруд пруди.

Помощник генерального секретаря Андрей Михайлович Александров-Агентов после того, как была сочинена очередная статья для Брежнева, отозвал в сторону одного из авторов и с не наигранным энтузиазмом сказал:

— Имейте в виду. То, что произошло, это больше, чем медаль или орден. Это признание в партии! Теперь для знающих людей вы тот самый человек, который писал статью самому генеральному секретарю…

Академик Иноземцев выступал на Пленуме ЦК (а Брежнев отблагодарил его еще и высоким партийным званием кандидата в члены ЦК). Выступление на пленуме было большим событием, знаком высокого расположения, многие члены ЦК так ни разу и не были допущены на трибуну. Иноземцев, обращаясь к фактическим руководителям страны, убеждал их в необходимости научно-технического прогресса. Выступал он без бумажки, говорил убежденно и умно.

Подошел помощник генерального секретаря язвительный Александров-Агентов:

— Николай Николаевич, после вашего выступления стало ясно, что мы стоим перед дилеммой: либо выводить из состава ЦК интеллигенцию, либо делать ЦК интеллигентным.

Второй вариант оказался невозможным…

В стране ожила журналистика, и Эрнст Генри был востребован, как никогда.

Главным редактором официозных «Известий» назначили зятя Хрущева Алексея Ивановича Аджубея. Появившись в редакции на Пушкинской площади, новый главный сделал то, чего никто от него не ожидал. На первой же планерке распорядился отправить в разбор все материалы, подготовленные для очередного номера. И добавил:

— Соберемся через час. Принесите все самое интересное, что у вас есть.

Он выпустил номер из статей, которые до него напечатать не решались. Аджубей требовал от известинцев сенсаций, острых материалов, о которых говорила бы вся страна. На летучке недовольно говорил:

— Что это за номер? Я в обществе показаться не могу!

И в других редакциях воцарилась такая же атмосфера. Талантливые перья — нарасхват. Эрнст Генри много пишет, и его с удовольствием печатают. В почтовом ящике приятные для автора письма на официальных бланках:

«Советское информбюро

4 мая 1958 г.

Посылаю Вам один экземпляр Вашей брошюры „Прошлое предостерегает“, изданной в Индонезии на индонезийском языке».

Через месяц новое послание:

«Советское информбюро

3 июня 1958 г.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное