Читаем Эрнст Генри полностью

Неправда! Порочная политика велась и внутри и за рубежом, одно было связано с другим, корни те же. Гигантские жертвы внутри страны не оправданы ничем. Люди этого не забудут.

Советское общество уже достаточно выросло для того, чтобы не нуждаться в мифах и знать правду. Народ умнее карманных мифологов. И даже Сталин не может очернить простую и великую идею коммунизма, идею справедливого общества».

Мыслящая часть общества пыталась повлиять на высшее руководство страны. Но в идеологических делах Брежнев часто чувствовал себя неуверенно, в сложных случаях избегал принимать решения.

Леонид Ильич высказывался достаточно осторожно, выбирая срединную линию между точками зрения, которые он считал крайними. Когда выступал без бумажки, было ясно, что он человек необразованный. Но говорил достаточно живо.

Писать Брежневу доклад на ХХIII съезде на бывшей сталинской даче Волынское-1 собрали больше двадцати человек из разных отделов ЦК. В этой бригаде собрались люди разных взглядов. Заведующий Отделом науки и учебных заведений ЦК Сергей Павлович Трапезников и еще один брежневский помощник Виктор Андреевич Голиков требовали проводить жесткую линию, нажимали на «классовую борьбу». Во внешнеполитическом разделе они считали необходимым акцентировать «революционную борьбу с империализмом». Сотрудники Международного отдела ЦК в основном сопротивлялись. И слышали в ответ пугающие обвинения в «отходе от ленинской линии» и «оппортунизме». Трапезников и особенно Голиков были очень близки к Брежневу; если с ними не соглашались, жаловались Леониду Ильичу. Да и у них в разных отделах аппарата ЦК были союзники. Один из сотрудников Международного отдела, не скрывавший своей симпатии к сталинизму, сказал Юрию Александровичу Жилину, который в отделе руководил группой консультантов:

— Тебя придется расстрелять.

К другому сотруднику он был милосерднее:

— А тебя — посадим.

Он был навеселе, плохо себя контролировал. Но, как известно, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

«В какой-то момент я вдруг подумал, — вспоминал Карен Нерсесович Брутенц из Международного отдела ЦК, — а не стоим ли мы на пороге чего-то похожего на новый 37-й год? И не отправится ли часть „дискуссантов“ в места, не столь отдаленные?»

Но главный редактор «Правды» Михаил Васильевич Зимянин, 1-й заместитель заведующего Международным отделом ЦК Виталий Германович Корионов и Лев Николаевич Толкунов, 1-й заместитель заведующего Отделом соцстран ЦК, понимали, что доклад руководителя партии должен быть взвешенным и спокойным. И не ошиблись.

Секретарь ЦК Суслов собрал рабочую группу и стал обсуждать введение к докладу, написанное Голиковым и его компаньонами. Во введении говорилось, что после Октябрьского пленума ЦК (смещения Хрущева) у партии «другая» генеральная линия. Суслов стал выговаривать Зимянину:

— Что это вы тут пишете? С каких пор генеральная линия партии делится пополам?

Михаил Васильевич сначала не понял и стал объяснять:

— Это не мы готовили. Мы же работаем над международным разделом.

Но Суслов продолжал свое:

— Вы успокойтесь. Дайте мне договорить. С каких пор генеральная линия партии делится пополам?

Постепенно до присутствующих дошло, что таким образом Суслов обращался к Голикову и его единомышленникам. Делать публичный выговор помощнику Брежнева Михаил Андреевич не хотел, но свою руководящую мысль довел до всех. После чего общими усилиями был сооружен бесцветный доклад.

ХХIII съезд КПСС открылся 29 марта 1966 года. На нем не только не стали пересматривать антисталинские решения ХХ и ХХII съездов, но и вообще имя Сталина не упоминалось. Выходит, письмо, написанное Эрнстом Генри, не пропало втуне.

Один лишь 1-й секретарь Московского горкома партии Николай Егорычев не удержался и сказал со съездовской трибуны:

— В последнее время стало модным… выискивать в политической жизни страны какие-то элементы так называемого «сталинизма», как жупелом пугать им общественность, особенно интеллигенцию. Мы говорим им: «Не выйдет, господа!»

Но в целом идеологическая атмосфера быстро менялась. На ХХIII съезде партии Брежнев произнес пугающую фразу:

— Ремесленники от искусства избирают своей специальностью очернение нашего строя, клевету на наш советский народ.

После съезда секретарь ЦК по идеологии Петр Нилович Демичев на совещании в узком кругу объяснил:

— Вместе с критикой культа личности мы очернили огромный период в жизни и истории советского общества. Надо восстановить истину, очистить историю от очернительства. Реабилитировать советский пример строительства социализма. В идеологической работе перейти от обороны к нападению.

Вместе со Сталиным, говорил Демичев, выбросили из истории всех и вся, словно не было героической борьбы народа за социализм, породили тем самым нигилизм и неверие. У Сталина много заслуг, его нельзя отделять от партии и социализма…

Доктор исторических наук Александр Владимирович Островский уверенно писал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное