Эрнст Генри

Да, язвы и ржавчины есть и их немало. Как быть с этим? Замалчивать?! Если замалчивать, то язва будет расти, распространяться. Если бороться только силами административных органов и не поднимать вопросов борьбы против этого зла в нашей печати, литературе, искусстве, то зараза может охватить широкие круги людей. Идеологическая борьба со всякого рода язвами в нашем обществе — это лучший способ борьбы, спасения людей.

Конечно, вести борьбу с этими нездоровыми явлениями надо умело, тонко. Нельзя допустить, чтобы борьба превратилась в очернительство всего общества. Но не надо и замалчивать, ибо это породит опасное самоуспокоение, бездействие и т. п.

Я не скажу, что Кочетов блестяще решил благородную задачу, особенно в литературном отношении. Есть у него и некоторые загибы. В целом же роман, на мой взгляд, заставляет советских людей насторожиться, быть бдительными по отношению коварных действий идеологических диверсий империализма. Заставляет советских людей не забывать того, что мы живем в мире острейшей классовой борьбы, невиданного обострения всех ее форм.

Возникает еще один вопрос — нужна ли такая практика, когда письма такого характера без всяких комментариев, оценок рассылаются на ознакомление Секретарей ЦК и членов Политбюро. В каждом таком письме, как правило, высказывается личная точка зрения определенных людей. Вряд ли это помогает делу, тем более в спорных, невыясненных вопросах.

Возможно, было бы целесообразнее, чтобы подобные письма рассылались после квалифицированного, партийного разбора тех или иных произведений. Для этого в ЦК есть отделы, которые располагают квалифицированными кадрами. Они, а не группка людей, болезненно воспринимающих все, что делается в интересах укрепления общества, дисциплины, порядка и т. п. в нем, должны информировать Секретарей ЦК».

Голиков выразил недовольство распоряжением секретаря ЦК Петра Демичева ознакомить с письмом, которое написал Эрнст Генри, руководителей партии. Петр Нилович считался в аппарате либералом. Демичев даже писал диссертацию о европейской философии ХIХ века в Высшей партийной школе, но работа осталась незавершенной, поскольку секретарю ЦК не пристало защищаться в подведомственном учреждении. Благообразный, с пышной шевелюрой и в модных очках, Демичев не был злым или коварным. Как шутили в те времена, зло делал только по необходимости. Демичев говорил ровно и спокойно, был мягок в общении с людьми, мог выступать без бумажки, производил впечатление почти интеллигентного человека.

Среди подчиненных Демичева в отделах культуры и пропаганды ЦК сидели куда более жесткие, если не сказать сильные, аппаратчики. «В отделе культуры, — вспоминал сам Петр Нилович, — кое-кто из скрытых сталинистов поговаривал о неразборчивости в некоторых контактах с творческой интеллигенцией. Но после того, как я в моем кабинете проговорил с Солженицыным более трех часов, разговоры прекратились. Обвинить меня в неразборчивости никто не захотел».

Для идеологического чиновника Петр Нилович был слишком мягок. Это раздражало сталинистов, скрытых и откровенных.

Брежнев на записке написал: «т. Голикову. Прочёл — до возвращения иметь у себя».

Михаил Александрович Шолохов 11 ноября 1969 года тоже написал Брежневу в защиту Кочетова: «По литературным делам мне хотелось бы сказать об одном: сейчас вокруг романа Вс. Кочетова „Чего же ты хочешь?“ идут споры, разногласия. Мне кажется, что не надо ударять по Кочетову. Он попытался сделать важное и нужное дело, приемом памфлета разоблачая проникновение в наше общество идеологических диверсантов. Не всегда написанное им в романе — на должном уровне, но нападать сегодня на Кочетова вряд ли полезно для нашего дела. Я пишу об этом потому, что уже находятся охотники обвинить Кочетова во всех грехах, а — по моему мнению — это будет несправедливо».

Брежнев переправил его письмо своему старшему помощнику: «т. Цуканову Г. Э. Иметь у себя». (Георгий Эммануилович Цуканов, инженер по специальности, был старшим — неформально — помощником Брежнева. Он был практиком, здравомыслящим человеком и недолюбливал идеологических подручных генсека. Во всяком случае в аппарате отзывались о нем с уважением, а о Голикове совсем наоборот — пренебрежительно.)

Леонид Ильич в своей манере принял соломоново решение: о романе Кочетова прессе велено было молчать. Ни одно книжное издательство в Москве его не напечатало. Издали только в Белоруссии, где в ту пору действовало кондовое идеологическое начальство. Редактор издательства «Беларусь» Михаил Наумович Герчик из Минска приехал в столицу. Его встретил водитель и привез к Кочетову на дачу в подмосковный писательский поселок Переделкино. Гостя сразу пригласили позавтракать. Михаил Герчик с удовольствием вспоминал: «Через всю большую комнату тянулся длинный стол, обставленный стульями, за ним могло свободно уместиться человек двадцать. Накрыто было в торце у стены. Хозяин сел в центре, меня усадили по правую руку, Вера Алексеевна, симпатичная моложавая женщина, железной рукой руководившая журналом, пока муж писал свои романы, села по левую.