Эромемуары

Честно говоря, я был сбит с толку. Я-то с некоторых пор, благодаря знакомству с поэзией «Золотого века», утвердился во мнении, что местный женский контингент рожден воспламенять воображение поэтов, тревожа и пленяя это самое воображение любезной живостью трендежа, а также блеском волооких глаз, пикантностью свежевыбритых ножек – словом, явно был предназначен для всяких там альковных упоений и страстных нег. И вдруг слышу о них нечто совершенно противоположное! Признаться, тогда, лежа на холодном песке ночного пляжа, я не поверил ни единому слову. Но позже… не то чтобы убедился в достоверности услышанного, но как-то, говоря словами классика, приобыкся к нему, приспособился, и, присматриваясь к местным феминам соответствующего, так сказать, трахабельного возраста, судил о них соответствующе. Если, к примеру, встречал улыбчивую, то сразу понимал, что либо она не замужем, либо вдова, либо отважно противостоит притязаниям мужа или любовника, как минимум, месяца два, если не больше, иначе с чего бы этой кекелке быть веселой и жизнерадостной? А ежели попадалась аборигенка с обвязанной головой, то преисполнялся к ней сочувствием, ибо ясно понимал: опять бедную-несчастную супротив её воли сексуально употребили…

Но это было потом, после и позже. А тогда меня вдруг осенило: погранцы! Вот, кто мне нужен! План возник мгновенно и окончательно – как возникает всё гениальное.

Здесь я вынужден вновь прибегнуть к услугам ретардации, которую ошибочно путаю с обыкновенным отступлением от темы. Для журналиста, привыкшего по цеховому обыкновению валить всё в одну кучу, это простительно.

Итак, ретардация, она же – отступление. К тому времени я ознакомился в дядиной библиотеке не только с великим романом Михаила Булгакова и наукообразной литературой по сексологии, но и со многими запрещенными текстами Самиздата. Посему был прекрасно осведомлён о том, от кого именно охраняют нашу государственную границу доблестные пограничники, и кем были те злостные нарушители, которых легендарный Карацупа на пару со своим верным Индусом частью задержал, а частью уничтожил. На этом и строился мой гениальный план по лишению своей особы всяких признаков опостылевшей жизни.

План был такой: заплыть в море как можно дальше, расходуя все силы только в один конец. Учитывая мои спортсменские навыки, я мог вполне доплыть до зоны, охраняемой погранцами. А там меня либо подстрелят (ибо сдаваться я не намеревался), либо утону от истощения сил…

Воодушевлённый, я не стал откладывать исполнение гениального плана, но немедленно вскочил на ноги… Вскочил бы, ей-богу, если бы подлый месяц именно в этот момент не закончил со своим очередным перекуром и не выглянул из тучки-курилки. Начинать роковой заплыв на глазах у коптильщиков я не решился. А вдруг заинтересуются, вдруг не поленятся завести свою моторку, догнать и полюбопытствовать: куда это я, на ночь глядя, путь держу, уж не в Турцию ли махнуть задумал?.. Пришлось дожидаться следующего перекура ночного светила. А оно что-то с ним не шибко спешило. Накурилось, видимо. Тогда я потихоньку отполз в сторону, потихоньку встал и потихоньку двинул в противоположный конец пляжа…

Кстати, когда я говорю о пляже, то имею в виду вовсе не оборудованную для водного отдыха и солнечного загара песочную лужайку, но просто береговую песчаную линию, протянувшуюся примерно километра на три. Поэтому если бы я действительно пожелал достигнуть конца этого пляжа, то мне понадобилось бы для этого уйма времени, учитывая вязкие свойства местности, которую пришлось бы преодолевать. Нет, так далеко мои намерения не простирались. Скрыться из виду коптильни – вот всё, что мне было нужно.

Наконец, коптильня осталась далеко позади – почти невидимая даже в лучах вредины-месяца. Я решил присесть на дорожку – не обычая ради, а больше чтобы передохнуть, поскольку путь меня слегка утомил, а мне крайне не хотелось изнемочь в заплыве раньше, чем это предполагалось по плану. С тем и сел поодаль от кромки.

Между тем легкое штилевое волнение моря стало переходить в нечто более ощутимое, в прибой – в тот самый, под которым так приятно нежиться на солнышке в накатывающих на берег брызгах (что такое джакузи я, как и большинство моих соотечественников, в ту пору слыхом не слыхивал, но предрасположенность к нему испытывал стойкую). Я счёл это добрым знаком. Обнаружить меня, уплывающего за горизонт в накатывающих волнах, было значительно труднее, чем во время штиля.

Я попытался мысленно представить всю свою жизнь, найти в ней что-нибудь такое или этакое, что подтвердило бы её пресловутую ценность, но ничего стоящего не обнаружил. Да, думал я, жизнь даётся один раз, но проживать её всю совсем не обязательно, ибо она вовсе не дар напрасный и случайный, а сущее наказание неизвестно за что. Ладно, если бы можно было обойтись, подобно животным, инстинктами и привычками, но увы, гомо сапиенс лишён этой благодати, поскольку помимо души, наполненной страстью, имеет ещё и ум, изъязвлённый сомненьем. А с таким багажом в минном поле существования он обречён…