Эротический и эротизированный перенос

Приходится ждать появления "Массовой психологии и анализа человеческого Я" (Фрейд, 1921), где подробно рассматриваются подразумеваемые здесь проблемы: постановка объекта на место эго-идеала или эго, идеализация объекта, роль идеала-эго, то есть аналитика в качестве идеализированного объекта. В двух работах Гринэкр (1966а, 1966b) исследует этот аспект "сверх-идеализации" аналитика и анализа, который может окрашивать особый тип переноса.

Беглый взгляд на роль нарциссизма в любви в переносе оценивает должным образом всю сложность и разнообразие вовлеченных сюда феноменов, но является лишь попыткой проследить тот путь, которым шел Фрейд в исследовании феномена любви, для того чтобы развеять какое-либо подозрение психоанализа во внушении.

3. Фрейдовская фраза, которая сравнивает аналитическую ситуацию с "игрой", еще раз доказывает, что в концепции переноса наличествуют определенные двусмысленности и колебания. С одной стороны, вторжение страсти в аналитическую ситуацию сравнивается с вторжением действительности; с другой, использование театральной терминологии — "изменение сцены", "игра", "театральное представление" — намекает на "как если бы".

Поднятая проблема неизбежно позволяет различные модуляции в ответах. Маннони (1982) сожалеет о неадекватном лексиконе, имеющемся в нашем распоряжении, для описания уникальной природы реальности переноса. Такие слова как "действительный", "воображаемый" и "фиктивный" представляются недостаточными для описания специфических аспектов аналитических переживаний. Он заключает, что если необходимо говорить о "воображаемом" и "действительном", тогда любовь в переносе определенно находится на стороне действительности, это находится в соответствии с тем характером подлинности, который уже ранее был приписан ей Фрейдом. Даже при этом, Маннони настойчиво продолжает использовать "театральный" лексикон Фрейда, включая упоминания знаменитой "дополнительной сцены" Фехнера {ein anderer Schauplatz, фразы, несколько раз цитировавшейся Фрейдом), и поэтому склоняется к описанию переноса как "воображаемого".

С точки зрения, диаметрально противоположной взгляду Маннони, индивид сталкивается со сходным затруднением. Если, например, мы анализируем концепцию "рабочего альянса" эго-психологии, обращая особое внимание на любовь в переносе, мы сталкиваемся с тем же самым типом затруднения. Работа Зетцель (1956) и Стоуна (1961) обеспечивают предпосылки для концепции "рабочего альянса", как он определен Грйнсоном (1965). Рассматривая любовь в переносе, Гринсон говорит, что когда реакции переноса эго-синтонны, первый шаг заключается в том, чтобы "сделать реакцию переноса чуждой эго. Задача заключается в том, чтобы добиваться осознания разумной частью эго пациента, что его чувства переноса нереалистичны, основаны на фантазии и имеют некую сходную мотивацию" (233). Но не говорил ли Фрейд, что прекрасные речи (то есть речи, адресованные разумному эго) бесполезны перед лицом страсти?

Имеется много возможных возражений такому теоретико-техническому предположению. Действительно ли разумное эго существует, если действующее сопротивление (как оно определено Фрейдом в этой работе) является в точности тем эго, которое препятствует рассмотрению патогенного ядра? Почему любовь в переносе должна определяться как нереалистическая, когда Фрейд квалифицировал ее как подлинную? Не оставляет ли эта техническая формула критерий реальности в руках аналитика, призванного теперь судить, какие страсти его пациента реальны, а какие нет, и опять, на каком основании? Не установил ли Фрейд, что всякая любовь основана на фантазии и имеет скрытую мотивацию?

Здесь не место для дальнейшего исследования этих возражений, которые выходят далеко за пределы трактовки любви в переносе; скорее я хотел показать, как даже придерживаясь теоретической ориентации, предложенной Гринсоном, все еще подвергаешься риску "как если бы" и манипуляции.

Возможно, собственный ответ Фрейда более логичен. "В реальной жизни нет какой-либо модели" для описания аналитического переживания с его перегруженностью страстями. И поэтому не может быть какой-либо удовлетворительной аналогии аналитической работе, в которой должна испытываться любовь в переносе для того, чтобы извлечь из данной ситуации то, что является специфически аналитическим: фантазии, характерные черты сексуального желания, инфантильные выборы объектов, как было отмечено в пункте 9.