Эротикурс

Прохожий вдруг остановился. Его стеклянные глаза оживились каким-то чувством, и он засмеялся коротким и странным смехом. Сашка стояла перед ним и, приплясывая от холода, старалась тоже смеяться, не спуская глаз одновременно и с рук и с лица его.

– А хочешь я тебе вместо гривенника пятёрку дам? – спросил прохожий и оглянулся.

Сашка тряслась от холода, не верила и молчала.

– Ты вот… разденься догола и стой, я тебя десять раз ударю… по полтиннику за удар, хочешь?

Он смеялся, и смех у него был дрожащий: придушенный и гадкий.

– Холодно… – жалобно сказала Сашка, и дрожь удивления, страха, голодной жадности и недоверия стала бить всё её тело нервно и судорожно.

– Мало ли чего… За то и пятёрку даю, что холодно!..

– Вы больно бить будете… – пробормотала Сашка, мучительно колеблясь.

– Ну, что ж, что больно… а ты вытерпи, пятёрку получишь!

Прохожий двинулся. Снег заскрипел. Сашку всё сильнее и сильнее била какая-то жестокая внутренняя дрожь.

– Вы так… хоть пятачок дайте…

Прохожий пошёл.

Сашка хотела схватить его за руку, но он замахнулся на неё с такой внезапной страшной злобой, остро сверкнув выпуклыми бешеными глазами, что она отскочила.

Прохожий прошёл уже несколько шагов.

– Кава-ер, кава-ер!.. Ну, хорошо… кава-ер! – жалобно-одиноко вскрикнула Сашка.

Прохожий остановился и обернулся. Глаза у него блестели, и лицо как будто чернело.

– Ну, – сказал он хрипло и сквозь зубы.

Сашка постояла, недоумённо и тупо улыбаясь, потом стала нерешительно расстёгивать кофту мёрзлыми, словно чужими пальцами и почему-то не могла отвести глаз от этого странного, страшного лица со стеклянными мёртвыми глазами…

– Ну, ты… живей, а то кто подойдёт! – проскрипел прохожий.

Страшный холод охватил голую Сашку со всех сторон. Дыхание захватило. Калёное железо разом прилипло ко всему телу и, казалось, стало сдирать всю оледенелую обмороженную кожу.

– Бейте скорей… – пробормотала Сашка, сама поворачиваясь к нему задом и стуча зубами.

Она стояла совсем голая, и необыкновенно странно было это голое маленькое тело на снегу, посреди лунного, морозного, ночного поля.

– Ну… – задыхающимся от какого-то страшного ощущения голосом прохрипел он. – Смотри… выдержишь – пять рублей, не выдержишь, закричишь – пошла к чёрту…

– Хорошо… бейте… – едва пробубнили прыгающие мёрзлые губы и всё оледенелое тело Сашки билось как в судороге.

Прохожий зашёл сбоку и, вдруг подняв тонкую палку, изо всей силы, с тупым и странным звуком ударил Сашку по худому, сжавшемуся заду.

И. Захаров «Блядь косая»

О. Грибель «Голая шлюха»

Страшная режущая боль пронизала всё мёрзлое тело до самого мозга, и казалось, всё поле, – луна, прохожий, небо, весь мир, – всё слилось в одно несусветное ощущение ужасающей, режущей боли.

– Аб… – сорвался с губ Сашки короткий как будто испуганный звук, и Сашка пробежала несколько шагов, судорожно ухватившись обеими руками за место удара.

– Руки, руки пусти! – задыхаясь, крикнул он, бегом догоняя её.

Сашка, судорожно сжав локти, отвела руки, и второй удар мгновенно обжёг её тою же нестерпимой болью. Она застонала и упала на четвереньки. И когда упала, со страшной быстротой, один за другим на голое тело посыпались раскалённые режущие удары, и, кусая снег, почти потеряв сознание, обезумевшая Сашка поползла голым животом по снегу.

– Де-вять! – просчитал придушенный, захлёбывающийся голос, и молния обожгла голое тело с каким-то новым мокрым звуком. Что-то будто репнуло, как мороженый кочан, и брызнуло на снег.

Сашка, извиваясь, как змея, перевернулась на спину, пачкая кровью снег, и впалый живот тускло заблестел при луне острыми костями бёдер.

И в ту же минуту какое-то невероятное, острое, жгучее железо прорезало ей левую, тупо подпрыгнувшую грудь.

– Десять! – где-то страшно далеко крикнул кто-то, и Сашка потеряла сознание. Но она сейчас же очнулась.

– Ну, вставай, стерва… получай… – хрипло говорил над нею дрожащий, захлёбывающийся голос. – А то уйду… Ну?..

Луна светила высоко и ярко. Синел снег, и пусто молчало поле. Сашка, голая, не похожая на человека, шатаясь и цепляясь за землю дрожащими руками, поднялась посреди дороги, и по её белому от луны телу быстро поползли вниз чёрные тонкие змейки. Она уже не ощущала холода, а только странную слабость, тошноту, мучительную дрожь и ломоту во всём теле, прорезываемом острой жгучей болью. Крепко схватившись за избитое мокрое тело, Сашка добралась до платья и долго одевалась в оледенелые тряпки, молча копошась посреди пустого лунного поля.

И только когда оделась, и тёмный силуэт прохожего растаял далеко в лунной дымке, разжала руку и посмотрела. Жёлтенький золотой искоркой блеснул на окровавленной чёрной ладони.

(Михаил Арцыбашев «Счастье»)

Но «проституция ничему не уступает»: свидетельство истории. И, значит, «пусть она будет», но совершенно в ином виде, чем теперь: не в виде бродячих грязных собак, шляющихся «для всякого» по улице, не в виде «мелкой лавочки», где каждый берёт «на три копейки семячек». Нужен иной её образ: не оскверняющий, не развращающий.