Чаепитие сопровождалось разговорами на одну и ту же излюбленную тему – о женщинах. Спорить не приходилось. Конечно, женщина – низшее существо, орудие наслаждения, не больше. Никакой духовной связи между мужчиной и женщиной существовать не может. А если бы любовь заключалась главнейшим образом в духовной близости, в так называемой общности интересов, то не проще ли было бы сходиться вместе двум мужчинам, как, например, Назаров и Захаров. Нет, все эти рассуждения о душе совершенная ерунда. Ясно как палец, что мужчину с женщиной может соединять только тело. И большинство несчастных браков происходит оттого, что супруги требуют от брачного союза больше, чем он может дать. Никогда мужчине не понять женщины и в особенности женщине не понять мужчины: тут всё разное – и методы мышления, и отправные точки, и психология. Другое дело, когда люди сходятся только для наслаждения… Тогда всё хорошо и просто. Если и происходят конфликты на этой почве, то исключительно от неумения женщины уравняться с мужчиной в простоте взгляда на любовь – сошлись, получили что нужно, и до свиданья.
Это так обычно, что когда собираются мужчины, то они говорят о женщинах. Они могут говорить о чём угодно – об искусстве, о политике, о науке и религии – но их беседа никогда не будет так напряжённа и остра, как тогда, когда слово «женщина» не сходит с языка. Она как будто стоит перед ними – непременно нагая, непременно молодая и красивая, непременно любовница.
Где-то, забытые, теряются матери, жёны и сёстры – скучные женщины будней, и поперёк всего фона пёстрой жизни распростёрто обнажённое женское тело. И на это желанное тело, с той странной злобой, которую рождает неудовлетворённость, летят плевки, похожие на поцелуи, и поцелуи, похожие на плевки.
– Мы все прекрасно знаем, – говорил инженер, – что никто из нас не питает ни малейшего уважения к женщине… Мы все считаем их развратными, лживыми и доступными. Мужчина презирает женщину, но преследует её как совершеннейшее орудие наслаждения, пока она молода и хороша.
Когда же она состарилась, её вид не возбуждает ничего, кроме скуки, в лучшем случае – какого-то забавного почтения, как к отставной любовнице. Это уже – пенсия инвалиду!.. Все те прекрасные слова о женщине, которые мы читаем на страницах либеральных газет и поэтических произведений, ни для кого не обязательны в личной жизни!..
Когда мы восхищаемся тургеневским ароматом чистых девушек, мы, в действительности, только вдыхаем запах свежего женского тела. Женщина-товарищ нам не только не нужна, но даже враждебна, ибо конечная мечта мужчины – женщина-раба, покорная ласкам и не стесняющая его свободу ни в чём. Чистые девушки дороги нам только тем, что их ещё можно лишить невинности. Первое наше стремление при соприкосновении с невинной девушкой – развратить её.
Ничто так не увлекает мужчину, как физическое и моральное насилие над женщиной, борьба с её стыдом, дикарская грубость захвата. И кто знает, не это ли, в конце концов, и нравится женщине. Пока мы молоды и наивны, мы часто боимся оскорбить женщину, играем в благородство, а она фатально ускользает от нас в руки более грубого и смелого.
Так доверчиво отдавалась она лесной тишине, лобзаниям влажных лесных трав, предавая обнажённые стопы, и слушала, не слушала, дремотно заслушалась.
Что-то шуршало за кустами, чьи-то лёгкие ноги бежали где-то за лёгкою зарослью.
Вдруг громкий хохот раздался над её ухом, – таким внезапным прозвучал ярким вторжением в сладкую мечту, – как труба архангела в Судный день, из милых воззывающих могил. Елисавета почувствовала на своей шее чьё-то горячее дыхание. Жёсткая, потная рука схватила её за обнажённый локоть.
Словно очнулась Елисавета от сладкого сна. Испуганные внезапно подняла глаза, и стала, как очарованная. Перед нею стояли два дюжие оборванца. Оба они были совсем молодые, смазливые парни; один из них прямо красавец, смуглый, черноглазый.
Оба едва прикрыты были грязными лохмотьями. В прорехи их рубищ сквозили грязные, потные, сильные тела.
Парни хохотали и кричали нагло:
– Попалась, красотка!
– Мы тебя наласкаем, будешь помнить!
Лезли ближе и ближе, обдавая противно-горячим дыханием. Елисавета опомнилась, вырвалась быстрым движением, бросилась бежать. Страх, похожий на удивление, раскачивал гулкий колокол в её груди – тяжко бьющееся сердце. Он мешал бежать, острыми молоточками бил под коленки.
Парни быстро обогнали её, загородили дорогу, стояли перед Елисаветою и нагло хохотали, крича:
– Красавица! Не кобенься.
– Всё равно не уйдёшь.