Эротикурс

Жёсткое сладострастие разлито в нашей природе, земной и тёмной. Несовершенство человеческой природы смешало в одном кубке сладчайшие восторги любви с низкими чарами похоти, и отравило смешанный напиток стыдом, и болью, и жаждою стыда и боли. Из одного источника идут радующие восторги страстей и радующие извращения страстей. Мучим только потому, что это нас радует. Когда мать даёт пощёчину дочери, её радует и звук удара, и красное на щеке пятно, а когда она берёт в руки розги, её сердце замирает от радости.

(Фёдор Сологуб «Капли крови»)

Ф. М. Браун «Стадии жестокости»

Д. Ф. Уотс «Выбор»

А. Стивенс «Женщина в ванне»

– А я теперь порнографические картинки рисую.

– Вы?

– А вы что думали! Дама в рубашке пишет письмо! Дама в штанах нюхает розу! Дама без всего идёт в ванную, дама… а ну их к чёрту! Я вот за эту самую компанию сто франков и получил.

– Какая же это порнография!

– А что же это, по-вашему? Для эстетического наслаждения эти дамы рисуются? Так, старичкам на утешение! Леда Микеланджело не порнография, это произведение искусства. А дамы мои – игривый сюжетец.

– И что же, хорошо идут?

– Да куда лучше! Видели, сто франков за четыре штуки!

– Ну, а дамы-то красивы?

– По ихнему, значит, вкусу. Один заказчик мне выговор сделал, что у одной из моих дам шляпа была не модная – на ней одна только шляпа и была. Другой придрался, что таких штанов больше не носят. Ну, я и стал справляться в модных журналах насчет аксессуаров, а потом и лица заодно стал оттуда срисовывать.

– Ну, и что же?

– Так понравилось, что по два франка накинули и даже слава пошла. На пять магазинов работаю!

(Евдокия Нагродская «Гнев Диониса»)

– Знаешь, – сказал однажды Назаров, – а ведь я придумал, какая жена или любовница могла бы быть идеальной.

– Какая? – спросил Захаров.

– А вот догадайся. При этом можешь не стесняться в требованиях. Представь себе женщину обаятельной внешности, идеально здоровую, абсолютно покорную всем твоим требованиям и с своей стороны нетребовательную настолько, что содержание её может обойтись не дороже содержания какой-нибудь канарейки. Ну, что бы ещё? Да, самое главное: эта женщина лишена всякого тщеславия и таких, например, чувств, как ревность, зависть. Одним словом, это – сама мудрость. Что бы ты ни делал в ее обществе и как бы ты ни вел себя на стороне – она не обмолвится ни звуком. Ещё больше, она простит тебе какое угодно издевательство над собой, даже побои. И наконец, ты можешь держать её хоть под замком и не бояться ее измены. Ну, догадался?

– Чёрт возьми, – сказал Захаров, подумав, – да такой женщины нет.

– Ан есть, – воскликнул Назаров с торжеством, – и мы бы могли её видеть у себя, ну, скажем… через месяц.

– Почему через месяц?

– Надо списаться, послать денег.

– Вот видишь, а ты говорил, что она бескорыстна.

– Надо же ей на дорогу.

– Ну да, пока на дорогу, а там ещё на что-нибудь. Сколько же на дорогу?

– Сколько? Пустяки, рублей восемьсот.

– Ничего не понимаю, – произнес Захаров уже каким-то обиженным тоном.

– Эх ты, – перестал интриговать Назаров, – да ведь женщина-то не живая, а из резины… Понимаешь? Резиновая женщина в натуральную величину, красавица, с чудесным телом. Делаются такие в Берлине. Ты, наверное, слышал.

– Фу, ерунда какая, – сказал Захаров.

(Анатолий Каменский «Идеальная жена»)

– Да ведь это возмутительная порнография!

– А что вы называете порнографией? – спросил Триродов.

– А уж вы не знаете? – с насмешливою улыбкою отвечал Дулебов.

– Я-то знаю, – сказал Триродов. – По моему разумению, всякий блуд словесный, всякое искажение и уродование прекрасной истины в угоду низким инстинктам человека-зверя – вот что такое порнография.

(Фёдор Сологуб «Капли крови»)

Человек – мысль и человек – тело. И как уродовалась мысль, прогоняемая сквозь строй запретов и перегородок, так уродовалось и огаживалось тысячелетиями тело. Я презираю вашу отвратительную комнатную любовь с её приспущенными фитилями ламп, презираю ваш узаконенный прозаический разврат с его так называемыми медовыми месяцами и первыми ночами, презираю затасканные уличные слова: «любовница» и «любовник».

И как вам, мещанам с надутыми лицами, стыдно видеть ваших голых жён и дочерей, так мне стыдно при одной мысли, чтобы я позволила когда-нибудь умолять себя о поцелуях, позволила бы дрожащими руками раздевать себя. <…>

Д. Г. Боутон «Заканчивающийся медовый месяц»

И все вы любите один процесс раздевания, а не любовь. Отсюда – и стыд, и мещанское лицемерие, и ханжество. Помните, Кедров, что только мужчина будет виноват в том, что на земле навеки умрёт любовь, что она выродится в мелкое уличное любопытство и перестанет быть великой тайной и великим культом.

(Анатолий Каменский «Леда»)

– Упадём! – задыхаясь от счастья и стыда, прошептала она.