А потом это стало повторяться чаще и чаще, но разница была в том, что Никифор с каждым таким случаем всё меньше мучался раскаянием, переставал при этом чувствовать, что он теряет что-то самое дорогое в жизни, и когда Таня, ластясь, вспоминала о своих синяках, то он начинал сердиться и говорил «оставь!» таким тоном, в котором было больше раздражения, чем сознания своей жестокости и несправедливости по отношению к Тане.
Так ревновать, как жена меня ревновала, можно только по особому заказу с ручательством на два года… Даже меньше чем в два года извела бы каждого мужа неутомимая ревнительница, подобная моей Юлии.
Можете ли себе представить, что едва я раскрывал глаза после всенощного сна, как она уже приставала с ножом к моему горлу:
– Кого ты во сне видел?..
– Ей-богу, никого…
– Скрываешь, бессовестный!.. Я видела, что ты во сне кому-то улыбался… Я нарочно не спала и наблюдала за твоим лицом…
– Ей-богу, я сегодня не видал никакого сна…
– Зачем лжёшь, зачем лжёшь!..
– А если и видел, так значит позабыл…
И вот жена начинает меня пилить, чтоб я вспомнил… Приходится «вспомнить», что я видел именно её, жену, и при каких именно обстоятельствах.
Жена недоверчиво косится на меня, и – целый день испорчен…
За утренним чаем жена схватывает мою записную книжку и начинает в ней копаться.
Мало ли что там у меня записано. Я – репортёр, заношу всякие фамилии, числа, цифры, адреса и даже анекдоты.
У нас редактор страшно анекдоты любит, а у меня, как на грех, на анекдоты памяти нет. Вдруг она вспыхнула.
– Это что такое значит?
В голосе у неё зазвучали язвительные нотки.
– На непредвиденные расходы 25 рублей. Ей же на извозчика… 25 коп.
– Ничего особенного не значит, – не смущаясь, отвечаю я.
– Так вот куда у нас деньги идут!.. Понимаю я, что это за «непредвиденные расходы»…
– Ха-ха-ха!.. да ведь это из анекдота… я анекдот записал, чтобы редактору доложить…
– Нашел дуру! поверила я тебе. Что же, тебе не хватает моих ласк… приходится прикупать!..
Э. Мунк «Ревность»
И пошла, пошла… Разбила чайник, обварилась чаем, швырнула в меня ситечком серебряным…
Я всегда считал ревность самым отвратительным чувством, рабьим, порабощающим. Ревность не соединена со свободой человека. В ревности есть инстинкт собственности и господства, но в состоянии унижения.
Нужно признать право любви и отрицать право ревности, перестав её идеализировать… Ревность есть тирания человека над человеком.
Ведь мы, мужчины, только не знаем, и не знаем потому, что не хотим знать, женщины же знают очень хорошо, что самая возвышенная, поэтическая, как мы её называем, любовь зависит не от нравственных достоинств, а от физической близости и притом прически, цвета, покроя платья. Скажите опытной кокетке, задавшей себе задачу пленить человека, чем она скорее хочет рисковать: тем, чтобы быть в присутствии того, кого она прельщает, изобличённой во лжи, жестокости, даже распутстве, или тем, чтобы показаться при нём в дурно сшитом и некрасивом платье, – всякая всегда предпочтёт первое. Она знает, что наш брат всё врёт о высоких чувствах – ему нужно только тело, и потому он простит все гадости, а уродливого, безвкусного, дурного тона костюма не простит. Кокетка знает это сознательно, но всякая невинная девушка знает это бессознательно, как знают это животные.
От этого эти джерси мерзкие, эти нашлёпки на зады, эти голые плечи, руки, почти груди. Женщины, особенно прошедшие мужскую школу, очень хорошо знают, что разговоры о высоких предметах – разговорами, а что нужно мужчине тело и всё то, что выставляет его в самом заманчивом свете; и это самое и делается.
Жизнь должна быть красивой, Кедров, и в том, что я делаю, нет положительно ничего оригинального и смелого. Забудьте о том, что сегодня весь вечер вы слышали звонкие, эффектные слова, попробуйте быть просто искренним и спросите себя, может ли женщина с прекрасным молодым телом, не стыдясь, не преследуя никаких целей, появляться обнажённая в толпе?
Конечно, может, и даже смешно говорить, как это старо и просто. Однако все признают, и никто не делает. Запрятали тело в полотняные, шёлковые мешки, опошлили его альковом, сделали предметом запретного, низменного любопытства. А потом умирают от испуга при виде женщины, объявившей войну мещанам и ханжам. Почему вы все молчите, Кедров? Будьте же наконец свободны. Не отводите глаз.