Читаем Есаулов сад полностью

САДОВНИК. А-я-яй! (смеется). А, чтоб их перекосило! Сибирская школа историков! (Встревоженно). Но как бы худо тебе не стало? Ведь донесут, оскорбятся…

АЛЕКСЕЙ. А дискотеки наши… У нас проще и честнее.

САДОВНИК (грустно). Иная простота хуже воровства.


В этот момент из сада доносится гул падающего дерева и крик птицы. В крике отчаяние.


АЛЕКСЕЙ. Сад живет.

САДОВНИК. Сад умирает. (Поднимает голову и кричит). Эй, где вы?!

АЛЕКСЕЙ. Что с тобой, отец? Или ты безнадежно стар и оттого не понимаешь, куда клонится…

САДОВНИК. Уже много лет я наблюдаю, куда клонится белая береза.

АЛЕКСЕЙ. И куда она клонится?

САДОВНИК. В позапрошлом году наши ботаники привезли из государственного парка березовые ветви и приживили к стволу, там, в дендрарии. Каждый день я смотрю, как стоит на ветру береза и машет государственными ветвями.

АЛЕКСЕЙ. Но я не береза, к которой приживлены чужие ветви. У меня все свое, от родителей моих. Как и у Насти. Она шлет тебе привет и вообще извелась. Так если тебе что-то не нравится – это твое, отец. Тебе не нравится твое.


Садовник молчит. Пауза затягивается.


АЛЕКСЕЙ. А Настю ты мучаешь зря. Пожалей ты ее. Если я мешаю тебе, я вернусь к матери. Мать я возьму на себя.


Вдруг глухой шорох идет от печи, печь взрывается пеплом и сажей. Алексей смотрит на отца и бежит на улицу, Садовник бросается к окну.


Голос АЛЕКСЕЯ (с улицы). Вы что там делаете на крыше?

Невнятный голос в ответ.

Голос АЛЕКСЕЯ. Так если вам дано задание чистить трубу, надо предупредить хозяев. Или не надо? (Пауза). Мало ли что ведомственный дом. Убирайтесь! Мы не звали вас! А ну, слезайте с крыши! Доброхоты.


Он что-то еще кричит, но все глуше. Садовник стоит у окна.

Снова грохот.

Садовник бросается к печи, но оглядывается и идет к окну. Это уже грозовой раскат. Надвигается гроза. Сполохи за окном.

* * *

Та же комната. Утро. Садовник и Надежда. Надежда юная особа. У нее черные волосы, смуглые руки, то и другое она любит подчеркнуть.

Собственное движение по комнате она планирует как бы руками. Но, возможно, она играет саму себя. Однако и здесь все не так банально – игра ее это следствие пережитого. Ну, не будем забегать вперед.

Или назад.


САДОВНИК. Ты еще дремлешь, синица?

НАДЕЖДА. Я у плеча вашего, Федор Иванович. Сразу во сне и наяву. Но сердце заполнено утренней кровью, жить охота, забыть непогоду…


За окном дождь, но скорее всего Надежда говорит о непогоде житейской.


НАДЕЖДА. Потому что вы… ты потому что.

САДОВНИК. У тебя утро, у меня вечер.

НАДЕЖДА. Ты бесприютен. Ты ждешь беды, да? Твою бесприютность я разглядела еще девочкой. Холод лопатки обжигал.

САДОВНИК. О, сейчас я рассыроплюсь.


Она зарывается лицом в белой исподней его рубахе.

Волна черных волос на белом.


САДОВНИК. Ты лучше подумай, что скажешь маменьке.


Надежда встает в светлой сорочке и плавает по комнате. Садовник любуется ею, одновременно по лицу его бродят хмурые тени.


НАДЕЖДА. Что скажу… Я скажу, что согласна быть твоей вдовой.

САДОВНИК. Это из второго действия, Надюша (он намекает на ее театральность), ты забегаешь. Вдовой нищего. Неплохо придумано.

НАДЕЖДА (плавая и понимая, что она хорошо смотрится). Я скажу, что ты нашел клад.

САДОВНИК (подпрыгнув). Повтори, что я нашел.

НАДЕЖДА. Ты нашел клад (раздувая сорочку, намекая на себя).


Садовник смотрит на нее, разгадывая смысл сказанного, и – смеется, смех его разорван.


САДОВНИК. Угу. И где же я его нашел, синица?

НАДЕЖДА (снова намекая на себя). Он сам к тебе в руки пришел. А ты своего не упустишь. А?

САДОВНИК. Угу. Не упущу.

НАДЕЖДА (импровизируя). В Глотовском предместье копни под любым кустом – золотые червонцы (смеется явной выдумке).

САДОВНИК. Ну уж, ну уж…

НАДЕЖДА. Наши купцы были самыми богатыми в России, а Глотовское предместье – дачный район купцов. Когда их прижали в двадцатом году…

САДОВНИК (отрешаясь от выдумки Надежды). Так. И что же маменька?

НАДЕЖДА. Сегодня ночью она проворонила дочку. У нее нет выбора.

САДОВНИК. Да как сказать, как сказать. По нынешним понятиям все проще и, говорят, честнее… Сколько лет твоей маме?

НАДЕЖДА. Она моложе тебя.

САДОВНИК. Недурственная карьера в ее лета. Но все же уточню. Я старее ее.

НАДЕЖДА.Не все ли равно – старее, моложе, для меня во всяком случае.

САДОВНИК. Для вас, синица, – да, а для Алешки совершенно отнюдь, как говорит Пивакова. Алешка… Ты и меня не спросила.

НАДЕЖДА. Тебя я спросила еще в десятом классе, под тополями.

САДОВНИК. Тебе показалось. И то – прошлое.

НАДЕЖДА.Я будущее.

САДОВНИК.Фразу, дочка, не приемлю.

НАДЕЖДА. А что ты нынче принимаешь? Что отрицаешь?

САДОВНИК(вздохнув). Ваш мир, сударыня, не принимаю. Но не принимаю смиренно. Это ваш мир.


Он встает, идет к окну, открывает его, дышит полной грудью.


НАДЕЖДА. Господи, у постели с любимым. Семь лет ждала этого часа и теперь должна говорить монологи…


Садовник с восторгом смотрит на Надежду.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза