Читаем Есаулов сад полностью

СЕРГЕЙ (размышляя). О нас ходят невероятные слухи. На университетских кафедрах пересуды. Мое имя склоняют. Вчера я встретил доцента Коркина, руководителя моей дипломной. Он всегда мило раскланивался со мной, а тут побежал как олень.

ИРИНА. Надо идти к студентам на открытый разговор. Да, и у нас, Кеша, можно устроить встречу с народом, на ГЭС, рассказать, что цели у вампиловцев просветительные. Гласность не все, но многое поставит на место.

СЕРГЕЙ. Более года мы сдерживаем приток новеньких к нам…

ИННОКЕНТИЙ. И снова ты! Ты яко сектант боялся народа. Запер двери.

СЕРГЕЙ. Я думал не только о себе, но и о вас. А теперь улица Букинистов весь аппарат бросила против нас. Хорошо, Садовник молчит, а то и его в пристяжку, или в коренники.

ИННОКЕНТИЙ. А он и есть коренник. Но Садовник не испугается, он бесстрашный человек. А мы… мы должны быть готовы к любому исходу. Теперь чем хуже, тем лучше.

СЕРГЕЙ. Да? Ирининому бы отцу твои слова…

ИННОКЕНТИЙ (Ирине). Ира, что с папой? Почему ты мне не сказала?


Ирина молчит…


СЕРГЕЙ. Посторонний прав, светская жизнь не сулит подлинных ценностей.

ИННОКЕНТИЙ.Ты называешь ее светской, а это открытая жизнь, на миру. Она должна быть открытой.

СЕРГЕЙ. Нас ввергнут в осложнения, деятельность извратят… Моя жена обеспокоена, у нас малые дети.

ИРИНА. Ах, Сергей! Мы одарили город прекрасной легендой, в ней явь и фантастика…

СЕРГЕЙ. Город обывателей и бездуховных чиновников. Город лжецов.

ИННОКЕНТИЙ. Это город Садовника, запомни, это город Вампилова… Но я понимаю твою тревогу. Мы уйдем. У меня нет такой гостиной (обводит взглядом), и наша библиотека, мы собрали все лучшее…

ИРИНА. Сережа, но библиотек может остаться у тебя. Даже лучше. У тебя библиотека, у Кеши редакция, у Садовника – отдохновение и нега. А, Сережа?


Женский голос в приоткрытую дверь.


ГОЛОС. Ира, помоги мне на кухне.

ИРИНА. Бегу! Ребята, найдите компромиссное решение.


Уходит. В прихожей голоса гостей.


СЕРГЕЙ. Круг сужается. Отца Иры обвинили в польском национализме. Написали очередную анонимку. Из министерства комиссия, трест лихорадит. Твоя теория – чем хуже, тем лучше.

ИННОКЕНТИЙ. Но какие основания?


Сергей не успевает ответить, входит Алексей. Здороваются.


СЕРГЕЙ. Он имеет маленькую слабость – ходит на органные концерты в Польский костел.


Входят Мария и Надежда. Надежда садится к пишущей машинке, начинает стучать по клавишам.


СЕРГЕЙ. И доклад Ирины о Достоевском, ее статья в «Литературных тетрадях».

ИННОКЕНТИЙ. И что в докладе, прочитанном для нас, двадцати человек? Предостережение бесам…

АЛЕКСЕЙ. Красота спасет мир – крамола. И русский вопрос. Их пугает все русское.

СЕРГЕЙ. Вы безоглядны потому, что у вас нет семьи. Мои крохотули…

МАРИЯ. Сережа, нас много, мы всегда рядом.

СЕРГЕЙ. «Мы»? За мою семью, за моих детей я несу ответственность. Я дал им жизнь, мною она крепится.


Он в досаде машет рукой и уходит.


НАДЕЖДА (оставляя машинку). Сергей боится осложнений?

ИННОКЕНТИЙ. Осложнения! Я кадровый рабочий, я хочу сильного ветра… Знаете, что у нас на ГЭС случилось?… Видите, никто не знает! Газеты молчат… Рабочие изгнали вора – начальника, выбрали другого, в профсоюзы отправили протокол собрания.

АЛЕКСЕЙ. И ты принял участие в бузе?

ИННОКЕНТИЙ. Никакой бузы. Я вел протокол собрания. Мужики усадили меня, мол, грамотный. Все организованно и дружно.

НАДЕЖДА. Ну, и каков результат?


Она берет блокнот, записывает.


ИННОКЕНТИЙ. Не для печати! Прекратились прогулы. Раз. Все трезвые как стеклышко. Нет аварийных сбросов. Чистота в цехах идеальная. Чудо. И никакого чуда.

НАДЕЖДА. В третий выпуск опоздал, а в четвертом, в Хронике, дадим. Да, ребята?

АЛЕКСЕЙ. Только спокойно, позитивно.

ИННОКЕНТИЙ. Эстетично? (зло смеется) Я хочу прямых речей о заглохлой жизни. А у нас изыск избранных. Европейцы.

МАРИЯ. А мы и есть избранные. Все всегда начиналось с избранных. С таких, как Садовник, как Сергей, как ты.


Появляется Ирина, она несет на подносе чай.


ИННОКЕНТИЙ. Боюсь за Сергея, ох, боюсь.

ИРИНА. Ребята, можно, я скажу. А я боюсь за тебя, Кеша!


Оставив поднос, она подходит к Иннокентию, гладит его кудлатую голову.


МАРИЯ. «Мы не мешаем польскую кровь с русской!»…

ИРИНА. О, моя община! Поляки проклянут меня…

ИННОКЕНТИЙ (высвобождаясь из рук Ирины). Алеша, вынужден сказать тебе прямо, пришла пора. Архив надо сохранить, я думаю поручить это тебе.

ВСЕ. Как? Пришла пора?!…

АЛЕКСЕЙ. Ты полагаешь?…


Вдруг быстро входит Сергей.


СЕРГЕЙ. Пришел Михаил Сенчурин. Просит разрешения войти. Что делать?

ИННОКЕНТИЙ (спокойно). Ну, пусть войдет. Каникулярный зуд у мальчика.

НАДЕЖДА (осуждающе). Зачем так, Кеша? Зачем?


Входит Михаил. Он бледен.


МИХАИЛ. Ребята… Я много думал последние полгода, даже год… Я хочу быть с вами в эти минуты…

ИННОКЕНТИЙ. В эти минуты? Зачем такой высокий стиль?… Что значит он?

МИХАИЛ (тушуясь). Я не могу в том мире… Отец готовит против вас статью… А я…

АЛЕКСЕЙ. Миша, ты успокойся, сходи в сад, к учителю…

МИХАИЛ. Я был у него, но он… Я хочу быть с вами…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза