Читаем Есаулов сад полностью

ВЫСОКИЙ. До какого конца? (Усмехнулся). Вы словно сбесились. Я прочитал три номера «Литературных тетрадей», и что в них? Исследуют (передразнивает кого-то) природу прекрасного. Да хоть сто лет пускай исследуют, до посинения…

НЕВЫСОКИЙ. Это айсберг.

ВЫСОКИЙ. Какой айсберг?

НЕВЫСОКИЙ. Читай Хэмингуэя. Его постулат. Сверху ничтожная часть, блистающая на солнце. А главное – скрыто, внизу, внизу, под водой.

ВЫСОКИЙ. Какие мы начитанные. Какие мы прозорливые.

НЕВЫСОКИЙ. А ты как думаешь. Почитываем. У любого писателя криминал есть.

ВЫСОКИЙ (иронично). И у Пушкина?

НЕВЫСОКИЙ. И у Пушкина. Он был мастером эзоповского языка. Сто лет разгадывают его шифровки.

ВЫСОКИЙ. Дай почитать!

НЕВЫСОКИЙ. Тебе все шутки. А они не шутят. У них сложился ритуал прощания. Они овладевают искусством подтекста. А в подтексте советская действительность мажется черными красками. Рядом с их Прекрасным сущее выглядит газовой камерой, в которой задыхается молодежь. А черное, по их представлению черное, требует ревизии. От ревизии до национального экстремизма один шаг. Да они и сделали его.

ВЫСОКИЙ. Что ты имеешь в виду?

НЕВЫСОКИЙ. События на гидростанции. Скинули директора станции.

ВЫСОКИЙ. У-лю-лю! А они-то тут причем? Это среди рабочих завелась плесень.

НЕВЫСОКИЙ. Правильно. А кто ведет рабочих?

ВЫСОКИЙ, (возбужденно). Кто ведет рабочих?!

НЕВЫСОКИЙ. Ты слабо исследуешь связи и узлы. По школьному учебнику формальной логики.

ВЫСОКИЙ. У нас и формальной логики не преподавали.

НЕВЫСОКИЙ. То-то и оно. Лидером рабочих на гидростанции является Иннокентий Сенотрусов, бывший студент университета, исключенный за организацию диспута о кризисе коммунизма. Ниточка тянется и в университет.

ВЫСОКИЙ. Иннокентий Сенотрусов в твоем представлении опасный функционер. А он, между прочим, член партии.

НЕВЫСОКИЙ. В том и дело, он сумел проползти в ее ряды. А в партии таким не место. Его дружки покушаются на святая святых, ставят вопрос об имени…

ВЫСОКИЙ. Университет имени Жданова?

НЕВЫСОКИЙ. Эренбурга читал? Слушай, я недоволен тобой? У каждого писателя, черт возьми, есть криминал, заруби на носу. Двадцать лет назад Илья Эренбург прошелся по товарищу Жданову.

ВЫСОКИЙ. Еврей выбрал в качестве мишени русского?

НЕВЫСОКИЙ. Есть и этот мотив. А теперь они ставят вопрос о переименовании университета. В газетенке университетской, цензура проворонила, заметку тиснули…


Телефонный звонок.


ВЫСОКИЙ (подняв трубку). Ну, что там? Младший Сенчурин?…

НЕВЫСОКИЙ. Припекло! Пусть проведут к нам.

ВЫСОКИЙ (в трубку). Проведите к нам (положил трубку).

НЕВЫСОКИЙ. Убери со стола маг и приготовься к записи.


Высокий проверяет, под крышкой стола нажимая на кнопку.


ВЫСОКИЙ. К записи готов.

НЕВЫСОКИЙ. Ты заспорь со мной, встань на его сторону, если будет малейшая возможность.

ВЫСОКИЙ. Постараюсь. Интересно, что его принесло.


Звонок в дверь. Высокий отпирает дверь. Михаил Сенчурин входит в сопровождении дежурного прапорщика, дежурный уходит.

Высокий плотно закрывает дверь.


НЕВЫСОКИЙ (радостно). А, Миша?! (Чуть отступает). А угрюмый-то! С глубокого похмелья?

ВЫСОКИЙ. Ну, у тебя и шуточки!

НЕВЫСОКИЙ (Высокому). Чайку бы не мешало.

ВЫСОКИЙ (по селектору:) В двадцать седьмой три стакана крепкого чая, и что-нибудь к чаю.

НЕВЫСОКИЙ. Сбагрил весеннюю сессию? Молодчина. В Московском институте учиться на повышенную стипендию – голову надо иметь.

ВЫСОКИЙ. Мише по наследству досталась светлая голова.

НЕВЫСОКИЙ. Ну, что ты, Миша, такой задумчивый? Ребята обидели? Девушка ушла к другому? Кстати, ты не знаком с Наденькой Перетолчиной? Эх, дивчина, скажу я тебе…

ВЫСОКИЙ. А ты-то откуда знаешь Наденьку, старый Дон Жуан?

НЕВЫСОКИЙ. Секрет фирмы. Впрочем, никакого секрета. Были на дне ангела у ее маман, и выплывает Наденька. Ах, НадяНаденька, мне б за двугривенный в любую сторону твоей души… Все идет хорошо в нашей прекрасной стране и у наших соседей, мы на подъеме.

ВЫСОКИЙ. Что-то встревожило Мишу, да?


Звонок в дверь. Высокий отпирает дверь, принимает чай и сладости, разливает чай, подвигает сослуживцу и Михаилу.


МИХАИЛ. Еще тогда… в Ботаническом саду… вы не понравились мне… ужасно пошло под видом печников…

НЕВЫСОКИЙ. Мы презираем себя за то вторжение. Но оперативное задание было прямое – войти в дом Посконину.

МИХАИЛ. А потом я стал думать, сопоставлять. В общем, я решил идти и все рассказать.

ВЫСОКИЙ. Да ты что, право, столь торжественно. Какой-нибудь пустяк встревожил, не придавай значения.

МИХАИЛ. Из-за пустяка я бы не пришел… (размышляя:) Я порвал с ними окончательно и бесповоротно.

НЕВЫСОКИЙ. Загадки городишь! С кем порвал? С теми, кто грабят японские контейнеры? И давно пора. А то посходили с ума от этих «Сони».

ВЫСОКИЙ. Ты, Костя, недооцениваешь японскую аппаратуру. Маги у них классные.

МИХАИЛ (злясь). Не валяйте дурака! А то я уйду. Я не лакей, запомните это.

НЕВЫСОКИЙ. Не сердись. Просто несколько загадочно. А мы любим прямоту (Высокому). Подтверди.

ВЫСОКИЙ. Мы любим прямоту.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза