МИХАИЛ. Я прочитал «Урийскую дидактику» и все понял.
ВЫСОКИЙ. Ян Амос Коменский?
НЕВЫСОКИЙ
МИХАИЛ. Его «Урийская дидактика» прокламирует философию борьбы.
НЕВЫСОКИЙ. А ты бы хотел, чтобы она, как ты выражаешься, прокламировала смирение и покорность?
ВЫСОКИЙ. И в педагогике должны быть столкновения здоровых взглядов, иначе пустозвонство.
НЕВЫСОКИЙ. Именно! Иначе – пустозвонство.
МИХАИЛ. «Урийская дидактика» создает теоретические предпосылки возрождения открытой национальной оппозиции…
НЕВЫСОКИЙ. Ты не договариваешь, голубчик. Но согласимся. Открытой. А ты хочешь, чтобы она была закрытой, конспиративной?
Михаил смешался.
НЕВЫСОКИЙ. Ты хочешь, чтобы суверенная личность была анонимной, подпольной? Но это ведет к бесовству. Читаешь Достоевского? Нет?! Это писатель с могучим криминалом. Поздравляю тебя, дорогой Миша… Вопрос, видимо, надо поставить иначе. Если «Урийская дидактика» призвана формировать граждански активную личность, то насколько позитивна эта гражданственность, насколько конструктивна. Если же злобный негативизм…
МИХАИЛ. Даже мне, технарю, понятно – в его книге скрыт мятежный смысл.
ВЫСОКИЙ. А он, мятежный, просит бури? Он получит ее.
НЕВЫСОКИЙ
ВЫСОКИЙ. Он же начитался «Урийской дидактики» и поэтому напролом идет.
НЕВЫСОКИЙ
Звонит телефон. Высокий берет трубку и передает Невысокому.
НЕВЫСОКИЙ
ВЫСОКИЙ. На прекрасном советском парне ты сделал решительный шаг…
Михаил зло усмехнулся и сцепил зубы.
НЕВЫСОКИЙ
Михаил отрицательно качает головой.
НЕВЫСОКИЙ. Что, не справишься?! Или не впустят? Но попробуй! Войди к ним и напрямую! А потом расскажи нам, а?! Боевое задание, понял. И отметь – без подвоха, честное. А сейчас извини – собрание. Я звякну вам домой попозже. А Наденькой дорожи, девочка с полетом…
Они выпроваживают Михаила. Молчат.
НЕВЫСОКИЙ. Жареным запахло. Или папа – идеолог вразумил. Отпустил повода, твою мать, а, небось, боится за свое чадо.
ВЫСОКИЙ. Ты обидел меня, Костя.
НЕВЫСОКИЙ. Скажи спасибо, что не прогнал. Ты глупо вел себя.
ВЫСОКИЙ. А ты – умно? Приписал отщепенцу бог знает какие достоинства.
НЕВЫСОКИЙ. Отщепенец… Иногда мне кажется: в том, как он стоит, есть достоинство. Ничего не просит, не лебезит, не наушничает. Когда-то и я был таким. Э! Давно это было.
ВЫСОКИЙ. Может быть, и у его учеников есть невиданные добродетели?
НЕВЫСОКИЙ. Есть. В том и закавыка. И поэтому их надо отлучить от Посконина. И раздробить их на враждующие группы. Там любопытен православный Сергей, и надо выйти на Постороннего, пора.
ВЫСОКИЙ. И без него они будут стоять, он успел их закалить.
НЕВЫСОКИЙ. Но вдруг он… прав, а?
ВЫСОКИЙ. В чем прав?
НЕВЫСОКИЙ. У нас тишь да гладь, с гэбистской помощью… Смущает меня, Витька, их стойкость. Тряпки, дискотеки, карьера их не трогает. Что-то есть в этом дальнее.
ВЫСОКИЙ. Вот и скажи об этом на партсобрании!
НЕВЫСОКИЙ Чтобы получить втык?! Нет… Но Посконин… Вдруг он прав?! И не он – а мы запутались, и давно, а?…
Высокий растерянно хлопает глазами. Они уходят, перед уходом Невысокий посмотрит в зал медлительно и тревожно.
Сад. Начало лета. Плантации. Женщины в широких шляпах с граблями.
На переднем плане Садовник. Он потемнел лицом и стал поджар, зарос бородой. Из глубины сада ему что-то кричат, он не отзывается, занятый работой, порученной ему. Он укрепляет в яме крохотный саженец яблони, осматривает сад и присаживается на низкую переносную скамейку. Затем достает записную книгу в переплете, читает, что-то записывает. Далеко за спиной Садовника появляются люди откровенно чужие, среди них двое – мужчина и женщина – в белых халатах. Они совещаются, всматриваясь в Садовника. Мужчина в белом халате идет к Садовнику, за мужчиной следует белохалатная женщина. Мужчина в белом останавливается за спиной Садовника, поодаль – женщина. Садовник чувствует посторонних, поднимает взор, равнодушно смотрит на мужчину в белом и снова в записную книгу. Но понятно, Садовник отвлечен визитерами и раздосадован. Издали, с разных точек, наблюдают за происходящим садовские женщины и посторонние.