Есенин

   — Соблюдайте порядок, на вас смотрят!

Гриша сказал Есенину:

   — Теперь Евгений Михайлович ни за что не отпустит тебя к нам домой. Он тебе припомнит. Жалко... А всё из-за твоего неуступчивого характера.

   — Какой уж есть, — ответил Есенин, — запасного нет, да я и не хочу никакого другого, мне и этот нравится... Не пили хоть ты меня, Гриша!..

Через полчаса они стояли рядышком — Кудыкин и Есенин. Молчали. Старший учитель прохаживался по комнате, изредка останавливаясь у окошка. Окно синевато мерцало. На фоне угасающей зари чётко рисовались деревья с распластанными сучьями, с грачиными гнёздами.

В сторонке, непримиримо поджав губы, мучаясь от болей, сидел Вол химер, с жадной, ненавидящей завистью глядел на пышущих здоровьем ребят.

Евгений Михайлович стал перед провинившимися, глаза сердитые, ёжик волос жёстко вздыблен.

   — И долго так будет продолжаться? Эта драка у вас, я знаю, не первая. Из-за чего? Что вы не поделили? Объясните, пожалуйста...

Склонённые головы их были коротко острижены. «Не надо бы их стричь, — подумал он. — Большие уже...»

   — Кудыкин, говори, — приказал учитель в убеждении, что Есенин не скажет ничего.

И Кудыкин выпалил обозлённо:

   — Вы видели, Евгений Михайлович, и Викентий Эмильевич, к счастью, видел, как он меня бил. — Кудыкин кивнул на Есенина, опасливо отстраняясь от него. — Сидел верхом и бил. Завидует! Учусь хорошо, задания выполняю исправно. Поэт выискался! Всем надоел со своими стихами. А это порча бумаги, а не стихи. Но скажи что-нибудь против — накидывается как бешеный. Задаётся без меры, а всё равно — мужицкий сын. Деревня...

   — Да, я мужицкий сын, — сказал Есенин с вызовом. — А ты, Кудыкин, скотина и мразь! И я буду бороться с такими, как ты, дураками всю жизнь!

Кудыкин, изумившись, часто-часто замигал рыжими ресницами.

   — Вот видите, Евгений Михайлович... А недавно в сапоги мои налил воды. До краёв. Утром сунул я ноги, а вода фонтаном из голенища мне в рожу.

   — И про это я знаю, — сказал учитель. Морщась от рези в животе, потирая острые колени, Волхимер заёрзал на стуле. — Есенина надо из школы исключить, — заявил он. — Это учебное заведение не для таких. Он лишь затрудняет нормальное развитие будущих учителей, заражает окружающих неверием в своё назначение, в церковные устои и законы. Он нарушитель порядка и тишины. Подпавшие под его влияние души, нетронутые и чистые, может исковеркать, если не сказать больше... Надо избавляться от таких субъектов.

   — Я думаю, Викентий Эмильевич, что ваши выводы преждевременны и необоснованны, — сказал Хитров.

   — Я делаю свои заключения в результате длительных наблюдений и не меняю их, потому что они верны.

   — Но вы, делая свои заключения, забываете об одном: мы обязаны прежде всего учить своих подопечных, воспитывать их, а не наказывать, не карать... — Помедлив немного, Хитров сказал: — Это надо будет обсудить... Я вас не задерживаю, Викентий Эмильевич. Ты можешь тоже идти, Кудыкин.

Парень повернулся и, стуча каблуками, неохотно вышел следом за Волхимером.

Хитров пристально посмотрел на Есенина.

   — Все поэты самолюбивы, это давно известно. Но утверждать свой поэтический дар с помощью кулаков — способ малонадёжный. И прости, пожалуйста, если я скажу, что у тебя недостаточно вкуса и знания людей, если ты пробовал читать стихи Кудыкину. Лучше читать дубу, тот хоть прошумит в ответ...

Есенин сказал, не поднимая глаз:

   — Отчего же? Кудыкин лучший ученик в интернате, вы ставите его в пример нам...

Учитель уловил в голосе Есенина иронию, тронул усы, пряча улыбку.

   — Кудыкин трудолюбив и исполнителен. Качества, достойные уважения. Этих качеств многим, к сожалению, недостаёт. Тебе в первую очередь. Уроки не учишь, надеешься на память, а больше на русское «авось». Авось — вещь изменчивая. Однажды подведёт под роковые последствия... Какая бы школа ни была, она всё равно школа, и учиться в ней не зазорно. Это я говорю тебе для будущего... И драться совсем не обязательно. Да ещё перед церковной службой...

   — Я могу, да не хочу учиться так, как Кудыкин и ему подобные, — сказал Есенин. — Во всяком учении должен быть смысл. А Кудыкин учится без смысла, это тупой и жадный человек, я его ненавижу!

Хитров со сдержанным нетерпением ответил:

   — Любить или ненавидеть — это право каждого. Но у всякого чувства бывают рамки — река течёт между берегов.

   — Но бывает, что и река выходит из берегов! — с особенным торжеством выпалил ученик. — Разливается. И люди бессильны сдержать весенние воды.

Хитров, заложив руки за спину, встал у окна, глядя на угасающий закат.

   — Река — это стихия. Ты человек и обязан управлять своими чувствами. На первый раз делаю тебе предупреждение о недостойном и нетерпимом поведении в отношениях с товарищами по школе. Можешь идти...

Есенин, не трогаясь с места, молчал. Учитель обернулся.

   — Ты ещё здесь? В чём дело?

   — Евгений Михайлович, можно мне отлучиться из интерната? Мы решили собраться у Гриши Панфилова.

Учитель, удивлённый просьбой, скрестил на груди руки.