Есенин: Обещая встречу впереди

Отец нашёл своему Сергею новую работу: в типографии «Товарищество И. Д. Сытина»: сначала, на испытательном сроке, подчитчиком, а затем — корректором. Благо, по письму у Есенина всегда было «отлично».

Типографские работники запомнили Сергея таким: «Был он заносчив, самолюбив, его невзлюбили за это».

Отец с ним мучился.

Зато Сергей, наконец, нашёл себе компанию, где его приняли и оценили: сблизился с большевистской ячейкой, состоявшей из рабочих.

Типографские с удивлением заметили, что рабочие привечают этого высокомерного херувима и ласково зовут Серёжей.

Вскоре Есенин угодил в историю.

По итогам событий 1905 года представители РСДРП(б) в количестве шести человек прошли в Государственную думу, её депутатами стали также семь меньшевиков.

Вскоре между большевистскими и меньшевистскими думцами начались склоки.

Одной из форм реакции на них стало письмо пяти групп рабочих с разных предприятий, осуждавшее меньшевиков, выступающих против большевистской фракции.

В числе подписей обнаружилась и есенинская. Мало того что сам подписал — ещё и других агитировал подписывать.

Несмотря на своё присутствие в Думе, большевики являлись безусловными противниками действующей власти: память о баррикадах пятого года и боях в центре Москвы была ещё свежа.

Копии «письма пятидесяти» тут же попали в Департамент полиции и в Московское охранное отделение. Вычисляя всех подписавших, понемногу добрались и до него. Пытаясь разузнать, кто именно подписал письмо, жандармы проверили, сколько всего в Москве живёт Есениных. Оказалось — 200 человек.

Есенин с новыми товарищами посещал маёвки; ему начали доверять; он всё более радикализировался. В письмах Бальзамовой грозил: «Горе тем, кто пьёт кровь моего брата!»

Товарищи организовали в сытинской типографии революционный кружок, и его секретарём стал Есенин.

В июне он участвовал в забастовке типографских рабочих. Тогда же присочинил в письме Панфилову, что в его квартире делали обыск. В документах охранки ничего об этом нет, да и жил он по-прежнему у отца, что делает его признание ещё более сомнительным: если бы в квартиру, занимаемую работниками купца Крылова, заявилась полиция, хозяин об этом точно узнал бы — и тогда из квартиры вылетел бы не только Сергей, но и его отец тоже.

Однако факт, что Есенин писал другу про обыск, сам по себе является показателем его настроя.

В сентябре, 9-го числа, Есенин участвовал в ещё одной забастовке работников типографии. Пели революционные песни, гуляли по улицам.

23 сентября в ходе забастовки, охватившей уже все предприятия старой столицы, «сытинцы» пением и прогулкой уже не удовлетворились, а, как фиксирует полицейский отчёт, «против здания типографии остановили вагон трамвая № 557, стали бросать камни, побив стёкла вагона».

На улицы вышли тысячи человек. Было ощущение скорой драки.

31 октября в Московском охранном отделении на Есенина была заведена регистрационная карточка. С 1 ноября за ним установили слежку. В охранке Есенин получил кличку Набор.

Панфилову сообщал, что письма ему и от него читают, аккуратно вскрывая конверты; скорее всего, это было правдой.

1 ноября прошло совещание сытинских рабочих, которое проводила приехавшая от Ленина активистка Сима Дерябина. На совещании присутствовали семь человек. Есенин тоже должен был там оказаться, но почему-то не явился. Однако имя Ленина он тогда уже совершенно точно знал.

2 ноября филёр выдал по Есенину полный отчёт: «В 7.20 вышел из дому, отправился в типографию. В 12.30 вышел с работы, отправился домой на обед, пробыл там 1 час 10 минут, вернулся на работу. В 6.10 вышел с работы, вернулся домой. В 7 вечера вышел из дома, пошёл в колониальную и мясную лавку Крылова, пробыл там 10 минут, вышел, вернулся домой».

(К отцу, наверное, заходил.)

«В 9.10 снова зашёл в лавку и домой вернулся уже с отцом».

В донесении от 3 ноября: «…в 3.20 вышел из дома со свёртком в семь вершков длины, завёрнутым в холстину и перевязанным бечёвкой, сел в трамвай, на Серпуховской площади пересел, доехал до Красносельской, зашёл в дом № 13 по Краснопрудному переулку, пробыл там полтора часа и вышел без свёртка».

Поэт Григорий Деев-Хомяковский уже после революции определённо, хотя и без подробностей, констатировал, что в то время Есенин «был чрезвычайно близок кружковой общественной работе… часто выступал с нами среди рабочих аудиторий на вечерах и выполнял задания, которые были связаны со значительным риском».

Значительным — в какой степени? Могли в участок привести — или повесить?

3 ноября арестовали сразу восемь человек из числа есенинских товарищей.

Новый год он отпраздновал в компании ещё не арестованных соратников: одного филёр, согласно регистрационной карточке, называл Скакун, другого — Бегун.

Все они пошли сначала в трактир Степанова 3-го разряда и купили водки; следом заглянули в булочную Березина и в колбасную Крылова, где добыли себе съестного на праздничный стол; оттуда двинулись на квартиру.

Других друзей у Есенина в том году поблизости не было — только Скакун и Бегун.

Когда б не зачарованность поэзией, Есенина точно увлекло бы в эту сторону.