Есенин: Обещая встречу впереди

На тюремный срок точно хватило бы.

* * *

В сытинской типографии в марте месяце, едва ли не в первый день работы Есенин познакомился с двумя сёстрами — Анной и Надеждой. Они служили корректорами, то есть поначалу он был их помощником — подчитчиком.

Отец Анны и Надежды, Роман Изряднов, работал здесь же рисовальщиком — он окончил Строгановское художественное училище. Третья, старшая сестра, Серафима, служила в типографской конторе секретарём.

Анне Романовне Изрядновой было 23 года. Назвать её красивой едва ли возможно. Но она была молодая, большеглазая, умная и очень добрая.

Надежда была замужем, они с Серафимой, любознательные и деятельные, бегали на концерты, лекции, на митингах тоже появлялись — Есенин их там видел.

Он, конечно же, обратил внимание, что зовут сестёр так же, как и Сардановских: Сима, Аня.

Есенин тогда ходил в коричневом костюме и при галстуке. Высокий накрахмаленный воротник, красивые ботинки — вполне себе горожанин.

«С золотыми кудрями он был кукольно красив», — признаётся Анна.

Александр Никитич знал, что встречают по внешнему виду, и этот минимум для сына обеспечил. Больше ничего, при всём старании, не мог.

«Настроение у него было угнетённое: он поэт, а никто не хочет этого понять, редакции не принимают в печать», — вспоминала Анна Есенина той поры.

Жаловался ей на отца — деспот, не желает ничего понять.

Писал в ту пору Панфилову: «…сахар не употребляю, хочу скидывать с себя всё кожаное, но не хочу носить звания „Вегетарианец“. К чему всё это? Зачем? Я человек, познавший Истину, я не хочу более носить клички христианина и крестьянина…»

То же самое пытался объяснить отцу.

Начиналось с того, что перед хозяйкой не вставал, а теперь: папаша, я пью несладкий чай; папаша, я не буду мясо, а только морковь; работать, папаша, я тоже не хочу.

Александр Никитич задумывался, не показать ли сына психиатру.

Отношения Анны и Сергея развивались неспешно. Постепенно он перезнакомился со всей её семьёй — с отцом и обеими сёстрами.

Изрядновы пригласили Есенина в гости — они жили на Смоленском бульваре. Выяснилось, что Надин муж много читает и разбирается в поэзии. Надя вспоминала, что Есенин спорил с ним о Блоке и Бальмонте. Едва ли на тот момент Сергей осознавал огромное значение первого и причины популярности — впрочем, уже закатывающейся — второго: у него были совсем другие предпочтения в поэзии; проще говоря, современную литературу Есенин ещё не очень понимал. Поэтическое его развитие остановилось на Кольцове и Надсоне.

Анна Изряднова в мужские разговоры не вмешивалась, но, кажется, в поэзии на тот момент разбиралась чуть лучше Сергея.

Никто из ближнего окружения Есенина до 1913 года так и не догадался подсказать ему, куда следует двигаться, как развиваться. Ни Гриша Панфилов, ни товарищи из рабочей ячейки, ни Мария Бальзамова, ни учитель Хитров, ни отец Иоанн Смирнов.

Только она, Аня, подарившая Есенину книгу поэта Николая Клюева «Сосен перезвон».

Могла бы ведь принести ему Игоря Северянина, очень популярного тогда. Могла любого из «суриковцев», пишущих одинаковыми словами про «крестьянскую долю». Могла кого-то из маститых символистов. Но она сделала выбор наиточнейший. Именно это Сергею и было нужно.

Он поначалу даже не догадался, насколько важен подарок. Прочитав сборник, отметил там всего три стихотворения.

Знание о том, что так возможно, будет приходить к Есенину медленно.

Стихи он по-прежнему продолжал сочинять такие, словно никогда не был в Константинове, не гонял коров, не лазил в воду за раками, не ночевал в шалашах — в общем, и не жил толком, а прятался где-то в сыром подвале с книжкой Надсона и туберкулёзно кашлял.

* * *

«Жизнь — это глупая штука. Всё в ней пошло и ничтожно. Ничего в ней нет святого, один сплошной и сгущённый хаос разврата. Все люди живут ради чувственных наслаждений… — писал Сергей Бальзамовой. — Люди нашли идеалом красоту и нагло стоят перед оголённой женщиной, и щупают её жирное тело, и разражаются похотью. И эта-то игра чувств, чувств постыдных, мерзких и гадких, названа у них любовью…»

И, мучаясь ревностью, волновался: «Я знаю, ты любишь меня, но подвернись к тебе сейчас красивый, здоровый и румяный с вьющимися волосами другой — крепкий по сложению и обаятельный по нежности, и ты забудешь весь мир от одного его прикосновения, а меня и подавно…»

Бальзамова на подобные письма решила вообще не отвечать.

Не дождавшись ответа, Сергей направил письмо на адрес её отца, диакона Бальзамова.

Там было написано: «Вероятно, я не стою Вашего внимания… Успокойтесь, прощайте!»

Бедный диакон! («Машенька, что это за юноша? О чём он пишет? Он не кинется с моста?»)

К лету 1913-го Бальзамова оттаяла и снова вступила в переписку.

В нескольких письмах подряд Есенин просил её прислать свою фотографию, — он и забыл, как она выглядит, виделись ведь всего один раз: «Я слышал, ты совсем стала выглядывать женщиной, а я ведь пред тобою мальчик».

Мятущийся подросток!