Есенин: Обещая встречу впереди

На звук голосов явился сосед дипкурьера, некий Юрий Левит, оказавшийся членом Моссовета и начальником отдела благоустройства Москвы. Он попытался то ли сгладить конфликт, то ли поставить Есенина на место и тоже, на этот раз верно, был определён по национальности и послан по матушке.

Милиция. Задержание. Протокол.

Три скандала за неделю — даже по есенинским меркам перебор.

По итогам этого происшествия Наркомат иностранных дел подал заявление на Есенина.

Возбудили очередное уголовное дело.

В августовском номере журнала «Бурав» было опубликовано бестолковое, но, в свете всего происходящего и грядущего, страшное стихотворение, посвящённое Есенину.

Автор — молодой поэт Яков Городской (забавно, что его настоящая фамилия была Блюмкин). Место написания — лагеря военных сборов.

Проклёван солнцем хмурый день осенний.

Предсмертно запевает стая мух,

Бубнит мне в уши твой мотив, Есенин,

И всё-таки тебя я не пойму.

……………………………………

Прём напролом, проклятое тревожа,

Узором новым алое расшив.

Кудрявый, златоглавый мой Серёжа,

Здесь, в лагере, тебя б заели вши.

……………………………………..

Глотну воды из боевой баклаги.

Усну с мечтой о мировой пурге.

Спокойной ночи, полнокровной, лагерь!

Спокойной смерти, немощный Сергей!..

Есенин был подписан на все публикации о нём и упоминания его имени.

Вернувшись в Москву, он это прочтёт.

* * *

Сразу по возвращении Есенин попросил Бениславскую подыскать ему квартиру.

Он её простил, а простила ли она — ему не было никакого дела.

«Найди квартиру, Галь, хорошо? Квартиру и санаторий».

Приехать с персидской дачи, с кипарисами и бассейном, — и направиться лечиться…

Галя — только и ждавшая, когда он, наконец, её окликнет, — бросилась хлопотать в Мосздрав.

Обегала там сотню кабинетов, со всеми договорилась, истратила всё своё обаяние, истоптала ноги.

Есенин съездил, посмотрел предоставленный ему Надеждинский санаторий и говорит: не хочу. Раздумал.

Он снова стал периодически ночевать у Бениславской. Без всяких притязаний, на которые у него едва ли остались силы.

Но знала бы об этом бедная Толстая!

«Трезвый он не заходит, забывает, — записывала Бениславская в дневнике. — Напьётся — сейчас же [звонит] 58–36, с ночёвкой. В чём дело? Или у пьяного прорывается, и ему хочется видеть меня, а трезвому не хватает смелости? Или оттого, что Толстая противна, у пьяного нет сил ехать к ней, а ночевать где-нибудь надо».

Оба варианта неверны: и видеть Бениславскую не хочется, и Толстая не сказать чтобы противна — просто нужно место, где ты ничего не должен изображать.

Бениславская сама об этом знает, отвечая на собственные вопросы: «Не хочется к Толстой, ну а сюда так просто, как домой; привык, что я не ругаю его пьяного и т. д. Была бы комната, поехал бы туда».

Где бы ни ночевал Есенин, Толстая так и не отказывалась выйти за него замуж. Она была с ним счастлива! С любым.

Она принудила свою мать заниматься пропиской Есенина — ещё не ставшего её мужем — в их квартире.

Мать всё лето безрезультатно ходила по кабинетам, из-за этих забот так и не выбравшись отдохнуть на юг, и писала дочери слезные письма, повторяя из раза в раз, по кругу: скажи, что с ним? Говорят, у него туберкулёз? Говорят, он совсем спился? Дочка! Девочка! Ты не передумаешь?

«…вчера поздно вечером, — писала Ольга Константиновна дочери, — я шла домой, когда встретила одну нашу жилицу, которая сказала мне, что видела, как к нам пронесли совершенно пьяного господина, и спрашивала — кто же это у нас поселился?»

Мучения матери дочку не волновали.

На интерес жилиц дочка не реагировала.

Передумывать дочка не желала.

«Соня, — просила мать, — ради бога, умоляю тебя, воздержись от решительного шага и, наоборот, при первой же возможности отвези его, хотя бы пьяного, в лечебницу. Как тебе не противно иметь дело с таким! Ты, не имевшая жалости ни к кому, даже к больному мужу, вдруг начинаешь служить почти первому встречному — пьяному, только потому, что ты влюблена в него чувственно!»

Берзинь как-то спросила Софью Толстую:

— Вы уверены, что справитесь?

Та ответила:

— Да, я уверена, что со мной он сможет вернуться к жизни.

— Отчего ж он через день по ночам звонит по номеру 58–36? — могла спросить Бениславская.

А могла и не спросить.

Если к Айседоре Галя ещё ревновала Есенина, то сейчас уже ни к кому.

Предсмертных не ревнуют. Мёртвых тем более.

Мёртвые принадлежат всем.

Но Соня всё-таки была уверена, что ей.

18 сентября в Москве по адресу Успенский переулок, дом 3, был зарегистрирован брак Сергея Есенина и Софьи Толстой, взявшей фамилию мужа.

* * *

По поводу свадьбы Софье, теперь уже Есениной, писала поэтесса Мария Шкапская:

«Сонюшка, родненькая моя.

Я до сих пор не знала о Вашем замужестве. Что ж, деточка, в женщине всегда есть жажда мученичества. Знаю, что будет Вам трудно, но ведь и Вы не принадлежите к числу тех, кто выбирает себе лёгкие дороги в жизни. Как же только Борис Андреевич?»

Шкапская имела в виду Пильняка.