Поэт Владимир Кириллов, в те же дни встретивший Есенина в столовой Союза писателей, вспоминает, как тот «с каким-то ожесточением пил стаканами водку» и в какой-то момент потерял сознание.
Господи! Сознание потерял!
«…отнесли его на руках в одну из комнат и уложили на диван».
Кириллов продолжает:
«На следующий день я опять его встретил в этой же столовой. У Есенина был мрачный и болезненный вид, но был он совершенно трезвый. Он увлёк меня в один мало освещённый и безлюдный уголок столовой и тихим охрипшим голосом стал говорить о себе:
— Я устал, я очень устал, я конченый человек.
— Ты отдохни, перестань пить, и всё пройдёт.
— Милый мой, я душой устал, понимаешь, душой… У меня в душе пусто».
24 или 25 ноября Есенина последний раз видел Сергей Городецкий — столкнулись на Тверской. Городецкий записал без обиняков: «Вид у него был скверный».
И вдруг в те же дни Есенин начинает составлять план журнала, который хочет выпустить.
Наверняка Сонечка, чтобы отвлечь его от очередной прогулки в город, которая могла невесть чем кончиться, напомнила:
— Серёжа, а журнал? Помнишь, говорил, что хочешь журнал свой?
— Да, журнал.
— Давай составим план. Не ходи пока никуда.
— План?
Достали чистую бумагу, карандаши, чтобы записывать всё.
Развеселился, как в детстве.
Какая хорошая игра!
Итак, что будет в журнале?
Стихи Есенина, Наседкина, Грузинова. Статья Есенина и статья Грузинова. Репродукции картин Петра Кончаловского. Статья Дмитрия Кончаловского о современной живописи.
…Это всё ничего не значило.
Журнал он не смог выпустить и в куда более благоприятные годы, при полном способствовании тогда ещё всесильного Троцкого и при разрешении Накорякова. Эти мечтания не столько говорят о возможных перспективах Есенина, сколько вопиют об отсутствии всяких перспектив.
Какой, боже мой, журнал?
Какая статья Есенина?
Последнюю опубликованную статью Есенин написал в 1921 году!
Что за отдел поэзии такой — из Грузинова и Наседкина?
А что там ещё, в этом отделе?
Софья Толстая сидела с Есениным, как самая терпеливая няня, счастливая, что хоть на час его отвлекла; высчитывала расходы на типографию, на бумагу…
Он смеялся, потирал руки.
Так неизлечимо больным рассказывают, что следующим летом они поедут куда-нибудь в горы.
Сама Толстая тем временем писала Волошиным в Коктебель, прямо признаваясь, что приехать к ним они с Есениным никак не могут, потому что ничего, кроме пьянства и скандалов, Волошины не увидят.
Хоть что-то она уже понимала.
Зашёл к ним в гости Юрий Либединский; пока Софья была рядом, говорили про деревню, про колхозы. Есенин казался заинтересованным, переспрашивал, вглядывался в собеседника.
Но едва она отошла, тут же пожаловался:
— Борода надоела.
— Какая борода? — не понял Либединский.
— Какая-какая. Смотри. Раз борода, — и показал на большой портрет Льва Толстого. — Два борода, — показал на групповое фото семьи Толстых. — Три! Четыре! Пять! Шесть!.. С велосипедом! Верхом! С сохой! Надоело!
Либединский: «Я ушёл в предчувствии беды».
Последнее публичное выступление Есенина было в Доме печати.
Мероприятие значилось как вечер современной поэзии, поэтому выступавших было много, и ему пришлось дожидаться своей очереди.
После первого отделения его видели в фойе.
Вспоминает литературовед Евгений Балабанович: «…он сел на первый попавшийся стул чуть ли не в центре фойе. Меня поразило лицо поэта. Это был преждевременно постаревший, очень усталый человек. На лице резко обозначились морщины, и самое лицо было серым, одутловатым. Есенин казался глубоко ушедшим в себя. Он точно не видел окружающих. Мимо поэта ходила публика, но Есенин ни на кого не обращал внимания, и к нему никто не смел подойти».
Грузинов добавляет: «Его выступление отложили к концу. Опасались, что публика, выслушав Есенина в начале вечера, не захочет слушать других поэтов и разойдётся… Голос у него был хриплый. Читал он с большим напряжением. Градом с него лил пот».
Когда Есенин стал читать последнее стихотворение — «Синий туман, снеговое раздолье…», — он остановился перед последними строфами и замолчал.
Он будто разучился говорить.
Ему надо было произнести вслух вот это:
…Все успокоились, все там будем,
Как в этой жизни радей не радей, —
Вот почему так тянусь я к людям,
Вот почему так люблю людей.
Вот отчего я чуть-чуть не заплакал
И, улыбаясь, душой погас, —
Эту избу на крыльце с собакой
Словно я вижу в последний раз.
Есенин смотрел поверх зала.
Зал смотрел на него.
Все молчали.
Он собрался с силами и еле слышно дочитал.
Публика бешено аплодировала.
Есенин, не оглядываясь, ушёл за кулисы.
Грузинов констатирует: «Он прощался с эстрадой».
26 ноября Есенин лёг на лечение в психиатрическую клинику 1-го Московского государственного университета по адресу: Божениновский переулок, дом 9.
Накануне заходил к Миклашевской. Просил, чтобы навещала его.
Та ни разу не пришла.
Потом, уже после его смерти, сказала: думала, будет Толстая.
И правильно думала.
Какой с Миклашевской может быть спрос?
Заходила Толстая, сёстры заходили, Наседкин.