Есенин: Обещая встречу впереди

Спустя несколько месяцев в советской прессе началась кампания против упадочничества и есенинщины. Об этом часто вспоминают, не делая одного крайне важного уточнения: причиной её стала прокатившаяся по стране эпидемия самоубийств поклонников Есенина — молодых комсомольских поэтов и художников.

Можем вообразить себе, как один грузин, покуривая, с характерным акцентом, почти по слогам произносит: «Есенин был хороший поэт, но так дело не пойдёт. Комсомольцам надо работать, а не вешаться!»

Кампания прошла, а Есенин — остался.

Мало ли, прости господи, умирает поэтов? Мало ли их было убито — уже после ухода Есенина?

Но не только поэзия Есенина продолжается; и смерть его, горе от этой смерти — всё длится и длится.

* * *

19 января 1926 года в «Правде» был опубликован некролог, написанный Львом Троцким днём раньше. После смерти Есенина прошло двадцать с лишним дней, и он на один день спутал дату самоубийства, назвав 27-е число.

В остальном — перед нами искренняя и проникновенная статья не чуждого литературе большевистского вождя. Чуть пафосная, как и само то время. Да и Троцкий был не без высокопарности: не только демон революции, но и мушкетёр, фантазёр.

«Он ушёл сам, кровью попрощавшись с необозначенным другом — может быть, со всеми нами. Поразительны по нежности и мягкости эти его последние строки. Он ушёл из жизни без крикливой обиды, без позы протеста, не хлопнув дверью, а тихо призакрыв её рукою, на которой сочилась кровь. В этом жесте поэтический и человеческий образ Есенина вспыхнул незабываемым прощальным светом».

В октябре 1926 года на пленуме ЦК Троцкий был исключён из состава Политбюро.

В октябре 1927-го он руководил демонстрациями оппозиции в Москве и Ленинграде в честь десятилетия революции. В итоге был исключён из партии.

В январе 1928-го сослан в Алма-Ату, где развил бурную деятельность, непрестанно сообщаясь со своими сторонниками.

В феврале 1929 года Троцкий был вывезен из СССР в Турцию.

Пароход, на котором он плыл, назывался «Ильич». Ранее этот пароход носил название «Император Николай II».

В Стамбуле ему дали полторы тысячи долларов от советского правительства — «на первое время». По тем временам — деньги.

Есть некая парадоксальность в фигуре Троцкого и в её восприятии.

Считается, что во второй половине 1920-х Троцкий занимал «левую» позицию и боролся против Сталина и Бухарина, занимавших позицию «правую».

При этом антиесенинская кампания была, безусловно, легализована Сталиным. Ближайший сталинский соратник той поры Николай Бухарин довёл эту историю до логического конца, опубликовав в январе 1927-го в «Правде» свои «Злые заметки» с жесточайшей критикой поэзии Есенина — «причудливой смеси из кобелей, икон, сисястых баб…» — и «российской националистической идеологии» вообще.

Если бы культурная повестка Троцкого (и Воронского) — очевидная ставка на «попутчиков» — в середине 1920-х годов победила, многое могло бы сложиться иначе.

Высока вероятность, что Есенина не ославили бы на государственном уровне как «богемного» и «кулацкого» поэта.

Возможно, Маяковский, Ахматова, Леонов, Катаев, Булгаков, Платонов, прочие пережили бы времена ортодоксальной критики и всевластия Российской ассоциации пролетарских писателей (РАППа) с меньшими нервозатратами.

Сталин путём Троцкого не пошёл, но почти всё это десятилетие балансировал между левыми ортодоксами и «попутчиками», стремясь ни с кем раньше срока не испортить отношений.

Плюс-минус десятилетие советская литература терпела управленческий раж пролетарствующих заправил, год за годом выбивавших из «попутчиков» русский дух.

До тех пор, пока в первом акте драмы не распустили РАПП, а во втором не начали в самом прямом смысле убивать многих из тех, кто присвоил себе право говорить и диктовать от имени большевистской партии.

Но не только их, не только.

* * *

Яков Блюмкин в 1926 году был командирован в Монголию по линии ОГПУ, где в числе прочего занимался поисками золота, вывезенного бароном Унгерном.

В начале 1928-го вернулся в Москву и начал контактировать с левой оппозицией.

Главным контактом Блюмкина из числа оппозиционеров был тот самый, травивший Есенина, Лев Сосновский — бывший редактор «Красной газеты», «Гудка» и «Бедноты», начальник Грандова, Бениславской и многих прочих.

Знаменательно, что главным редактором «Красной газеты» к тому времени стал есенинский друг Пётр Чагин — человек Кирова, поставленного Сталиным вместо Зиновьева главным по Ленинграду.

Сосновский предложил Блюмкину докладывать оппозиции о происходящем в ОГПУ.

Докладывать, впрочем, не пришлось — Сосновского в январе того же года выслали в Барнаул.

Одновременно Льва Каменева выслали в Калугу, Григория Зиновьева — в Казань, а бывшего редактора «Красной нови» и товарища Есенина Александра Воронского, теперь тоже члена оппозиции, — в Липецк.

Воронский и Сосновский попали под раздачу не как литераторы, а как влиятельные партийцы.