Есенин в быту

Недолгое пребывание в Константинове навеяло поэту очередной лирический шедевр:

Я снова здесь, в семье родной,
Мой край, задумчивый и нежный!
Кудрявый сумрак за горой
Рукою машет белоснежной.

Седины пасмурного дня
Плывут всклокоченные мимо,
И грусть вечерняя меня
Волнует непреодолимо.

Над куполом церковных глав
Тень от зари упала ниже.
О други игрищ и забав,
Уж я вас больше не увижу!

В забвенье канули года,
Вослед и вы ушли куда-то.
И лишь по-прежнему вода
Шумит за мельницей крылатой.

И часто я в вечерней мгле,
Под звон надломленной осоки,
Молюсь дымящейся земле
О невозвратных и далёких.

Тема «о невозвратных и далёких», саднящая сердце своим «никогда», стала прочным поэтическим настроением Есенина; здесь он наиболее искренен и лиричен, поднимается до высочайших высот мастерства.

Упомянутый выше полковник Д. Н. Ломан был штаб-офицером для особых поручений при дворцовом коменданте. В автобиографии 1923 года Сергей Александрович писал о нём: «При некотором покровительстве полковника Ломана, адъютанта императрицы, был представлен ко многим льготам».

В числе этих льгот были поездки в Петроград. 3 июля Есенин оказался на вечере у М. П. Мурашёва. Собрались авторы, участвовавшие в литературных альманахах «Дружба» и «Творчество». Обсуждалась репродукция с картины Яна Стыки «Нерон, поджигающий Рим». Поинтересовались мнением Есенина.

– Не найти слов ни для оправдания, ни для обвинения, судить трудно, – тихо сказал поэт.

Тем не менее через какое-то время подошёл к столу и вписал в открытый альбом хозяина следующие строки:

Слушай, поганое сердце,
Сердце собачье моё.
Я на тебя, как на вора,
Спрятал в руках лезвиё.

Рано ли, поздно всажу я
В рёбра холодную сталь.
Нет, не могу я стремиться
В вечную сгнившую даль.

Пусть поглупее болтают,
Что их загрызла мета;
Если и есть что на свете —
Это одна пустота.

Михаил Павлович был поражён содержанием стихотворения и спросил:

– Сергей, что это значит?

– То, что я чувствую, – прозвучало в ответ.

Через десять дней Есенин опять был у Мурашёва. Пришёл и А. А. Блок. Михаил Павлович показал ему стихотворение друга. Александр Александрович внимательно прочитал его, покачал головой и позвал к себе автора:

– Сергей Александрович, вы серьёзно это написали или под впечатлением музыки?

– Серьёзно, – чуть слышно ответил Есенин.

– Тогда я вам отвечу.

И на другой странице того же альбома Блок написал следующее:

Жизнь без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Над нами – сумрак неминучий,
Иль ясность божьего лица.
Но ты, художник, твёрдо веруй
В начала и концы. Ты знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить всё, что видишь ты.
Твой взгляд – да будет твёрд и ясен.
Сотри случайные черты —
И ты увидишь: мир прекрасен.

Это был фрагмент поэмы «Возмездие», над которой Александр Александрович тогда работал.

22 июля, в день именин вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны и великой княжны Марии Николаевны в царскосельском лазарете состоялся концерт. В нём участвовал и Есенин. Он читал стихотворение «Русь», посвящённое войне:

Повестили под окнами сотские
Ополченцам идти на войну.
Загыгыкали бабы слободские,
Плач прорезал кругом тишину…

Никакого ура-патриотизма: война для крестьянина – беда, с потерей хозяина рушится весь уклад жизни, все тяготы тяжёлого физического труда ложатся на женщин и подростков. И все с внутренним трепетом ждут известий с фронта:

Затомилась деревня невесточкой —
Как-то милые в дальнем краю?
Отчего не уведомят весточкой,
Не погибли ли в жарком бою?

Да нет, вот же пишут, что живы и здоровы, обещают скоро вернуться, скучают по дому и детям: