Эшафот для любви (СИ)

пришлось недолго. Вот и его очередь подходить к исповедальному аналою.

– Се, чадо, Христос невидимо стоит перед тобою, приемля исповедание твое. Я же

только свидетель, – заученно произносит батюшка, повторявший эту фразу (как она

должна ему приесться!), наверное, миллион раз. – Господи, прими его, потому, что он к

Тебе пришел в покаянии. Если мне его жалко, то, конечно, и Тебе его жалко даже больше, чем мне. Я его спасти не могу. Я могу с ним чем-то поделиться, в чем-то помочь. Но Ты

можешь его преобразовать!

И уже – обращаясь непосредственно к заблудшей овце:

– Грешен ли, раб Божий?

– Отче! – промямлил вдруг осипшим голосом Хлоуп. – Я пребываю в

растерянности. Осознавая всю низость своего поступка…

– Не волнуйся! Когда человек приходит ко мне со своим грехом, я этот грех

воспринимаю как свой, потому что этот человек и я – едины. И те грехи, которые он

совершил действием, я непременно совершал, мыслью или желанием, или

поползновением. Не мучайся, сын мой, откройся господу своему! Ведь исповедь – ключ к

Царствию Небесному.

– Мой грех, с одной стороны, тяжел. С другой, это всего лишь кратковременное, вполне извинительное, безрассудство.

– Сын мой, к исповеди нужно готовиться. Но даже если ты этого не сделал, то не

должен поддаваться искушению себя оправдать. Ибо при желании оправдать можно

любые, даже самые отвратительные, поступки. Итак, я внемлю..

– Существует человек, которому я желал зла. И однажды сатана шепнул: «Ты

должен с недругом расправиться!»

Хлоуп вдруг замолчал. Что он делает?! Прямо наваждение какое-то. В его ли

интересах откровенничать? Ну, что из того, что существует тайна исповеди?! Разве ему от

этого легче? И священник, черт лохматый, вишь, как вытаращился! С немалым, небось, интересом слушает изо дня в день бесконечный, полный самых низменных страстей, сериал под нестареющим названием «Человеческая комедия». И не надоест!

Как будто отвечая на мысленные терзания Хлоупа, служитель культа произнес:

45

– Продолжай, раб божий...

Встать и уйти? Что-то удержало. Ладно, вытерпит эту садомазохистскую

экзекуцию до конца. Чем он, если на то пошло, рискует?

– Откровенно говоря, если бы не воля слепого случая…

– Божьего промысла, сын мой. Исключительно Божьего промысла!

– …я бы бедолагу, как пить дать, отправил на тот свет. Однако, в результате…, –

тут Хлоуп на секунду запнулся, – …Божьего промысла преступления удалось избежать.

Вот, собственно, и весь грех.

– Истинно верующий есть воин Христа, и всю свою жизнь он ведет борьбу с

грехом. В этой битве бывают победы, но не обходится без отступлений, а то и временных

поражений. Но как бы ни были велики грехи, Господь, в своем бесконечном милосердии, вновь возводит падших, и дарует им раскаяние и духовную силу для отвержения зла.

Однако для этого одной исповеди мало. Без раскаяния она – ничто. Вот этого,

агнец божий, я в тебе и не разглядел. По стыду или другой причине ты исповедуешься без

сокрушения и умиления – формально, холодно, механически. Не имея твердого намерения

исправиться. В результате твоя исповедь пуста, бездельна и даже оскорбительна для

Всевышнего.

Хлоупа взяла злость. Что он ковыряется в его внутренностях, бередит и без того

воспаленную рану? Будто привередливый режиссер, которому в очередной раз не

понравилась снятая задуманная сцена.

– Если бы я не собирался каяться, зачем бы тогда сюда пришел?

– Смири гордыню, сын мой! И разберись сначала в себе. Вот ты, забыв о Боге,

замысливал совершить страшнейший из грехов – убийство. Толкала тебя на преступление

страсть. Что за нею скрывается? Стремление к наживе? Возжелание чужой жены? Чувство

мести?

Что руководило тобой в момент, как ты выразился, затмения? Пока не получишь

ответа на эти вопросы, не разберешься в собственных заблуждениях, трудно будет

покаяться не на словах токмо, а на деле. Грех, как злокачественная опухоль, – сначала ее

не чувствуешь, а когда она дает о себе знать, уже поздно. И чем больше грехов на совести

человека, тем толще стена между ним и Богом.

– Я понял, отче! – Хлоуп уже был не рад, что явился в храм.

Свято отец, между тем, все не унимался, разливаясь явно не елеем по его

самолюбию:

– В тебе живет тяжелая и застарелая духовная болезнь нечувствия. Она, если не

встанешь на праведный путь, может надолго отвратить от Бога. Ты должен наполниться

решимости изменить себя. Таинство исповеди и покаяния соединяет нас с Господом лишь

в том случае, если мы предельно откровенны. Все остальное – от лукавого. Ибо если ты

оборвешь ягоды с ядовитого куста, они на следующий год вновь вырастут. Чтобы этого не

случилось, нужно отторгнуть рожающую токсичные плоды ветку и привить новую. Так и

душа человеческая. Дабы она давала чистые и ясные всходы, необходимо отторгнуть

корень греховный. И тут важнее не столько искренне исповедаться в конкретном, даже

тяжком, грехе, как искоренить страсть, поселившуюся в сердце. Жить с бесами, быть ими

обуреваемым, негоже.

– И как теперь быть мне, грешному? – обронил Хлоуп, только бы отвязаться от

настырного служителя культа.

– Ты должен не только осознать свои проступки, но и ежеминутно сокрушаться о