— Вы не станете травить меня синтетическим дерьмом? — Гордон прищурился, от чего стал похож на азиата. Официант всё ещё не понимал вопроса, и тогда Гордон объяснил. — Вы готовить коктейль не из концентрата?
— Нет, что вы, — официант расплылся в улыбке, — только свежее молоко, чуточку сахара, вишнёвое пюре и пара ложек натурального пломбира.
Баум удовлетворённо кивнул.
— Вам повторить напитки? — он указал на пустой бокал Тилля.
Линдеманн отказался, и официант удалился. Рихард снова с удивлением взглянул на Баума. Казалось странным, что такой брутальный и сердитый человек вдруг заказывает молочный коктейль, да ещё и капризничает из-за состава. Баум поймал его взгляд и сказал:
— Вы не доверяете мне? Считаете, что я не имею права лезть в политику?
— Нет, что вы, — испугался Рихард. — С чего вы взяли?
Баум ничего не ответил и стал смотреть в сторону. У Тилля зазвонил мобильник, он поднялся из-за столика, извинился и отошёл. Круспе следил за ним глазами, казалось, что Тилль оправдывается перед кем-то. Он нервно ходил по тротуару перед кафе, иногда размахивал руками.
— А вы где были сейчас? — спросил Оливер.
— Ай, не спрашивай, — Рихард взглянул на басиста.
— Тилль мне говорил, что у тебя есть ещё какие-то версии, кроме депутата.
— Тут не может быть никаких сомнений, Олли. Все другие версии нужно сразу же отмести. Кроме этого педофила никому это не нужно было, — Гордон погладил бороду. Ему принесли коктейль в высоком тонком стакане, с трубочкой и симпатичным розовым бумажным зонтиком. Не замечая зонтика, он стал пить его через трубочку с детской жадностью. Рихард смотрел, как быстро уменьшается количество жидкости в стакане.
— Вы многого не знаете, — сказал он, когда Гордон, наконец, разогнулся над столом. — Кроме политика были и другие люди, которые тоже желали ей смерти. Стажёрка её, Ева.
— Ева? — Гордон даже вздрогнул. — Моя дочь? Зачем ей это? Откуда вы вообще о ней узнали?
Пришла очередь удивляться Рихарду.
— Так Ева ваша дочь? Та самая Ева? Она писала книгу о политике?
— Написала уже, книга ужасная. Она переврала все мои слова, она не хочет, или не может понять моей борьбы. Я не позволил ей печатать это, по крайней мере до того момента, пока не закончится эта предвыборная гонка, — Гордон замолчал, допил остатки коктейля, снова низко наклонившись над стаканом, и вдруг резко выпрямился и указал куда-то рукой. — Вон, смотрите, депутат ваш.
Рихард повернулся. По улице неторопливо полз автобус, на его боку красовался портрет депутата. Рихард усмехнулся и снова взглянул на Баума. Гордон, сильно сощурившись, не отрываясь, следил за автобусом, пока тот не скрылся с глаз.
— Так я не понял, — Гордон снова сурово взглянул на Круспе. — Откуда вы про мою дочь узнали? И почему считаете, что она хотела смерти журналистки. Насколько мне известно, она преклонялась перед Ангелой. Я сам устроил её работать в эту газету. Я вообще-то не сторонник такой политики, дети, по моему разумению, должны сами искать свою дорогу в жизни. Но она так упрашивала. К тому же я надеялся, что Ангела Веспе положительно повлияет на неё. Как я уже неоднократно говорил, это была очень талантливая журналистка.
Рихард попытался вспомнить, когда Баум говорил такое, но не смог.
— Мне случайно попали в руки записи Ангелы, она упоминает там вашу дочь и отзывается о ней не очень лестно, — он с опаской взглянул на Баума, тот вытащил зонтик из пустого бокала и крутил его между пальцами. — Она говорила, что ваша дочь требует от неё самостоятельности, а она не хотела давать ей серьёзной работы. Вот я и подумал, что это…
— Стоп, — Гордон положил зонтик на краешек стола. и налетевший ветер тут же унёс его, но он даже не обратил на это внимания. — Моя дочь —
трудный подросток с завышенным самомнением. Да, она могла требовать самостоятельности. Да, она только этим и занимается, постоянно требует самостоятельности, вот только если получает её, то не знает, что с ней делать. Она почему-то вбила себе в голову, что мы с ней стоим на разных концах реки под названием «жизнь», хотя я всегда был на её стороне. Она вздорная девчонка, но она не убийца, слышите меня? Не убийца! — он снова перешёл на повышенные тона. Ридель, как и раньше, положил руку ему на рукав.
— На нас все смотрят, успокойся. Он не обвиняет твою дочь ни в чём, он просто предполагает. Не заводись.
— Я не завожусь, — отмахнулся Баум. Он пригладил бороду, взглянул на часы и резко поднялся. — Мне пора.
Он резко поднялся и быстрым шагом пошёл к выходу, но вдруг остановился, словно что-то вспомнив. Развернувшись на каблуках, Гордон вернулся, полез в карман, достал оттуда смятую купюру, разгладил её, положил на стол и, придавив стаканом, пошёл прочь, даже не попрощавшись.
— Извини, Олли. Я не хотел его обижать, — Рихард посмотрел на басиста.
— Да ничего, он не обиделся. Гордон — сложный человек, импульсивный очень. Это ты его извини за резкость.
К столику вернулся Тилль; посмотрев на пустой стул рядом с собой, он спросил:
— А где твой друг, Олли?