Ещё один брак по расчёту (СИ)

— Простите, что лезу в ваши дела, да ещё и без спросу, — сказала вдруг госпожа Хорн. — Но я вижу, как вы не можете решиться на хотя бы небольшое приключение в большом городе. Всё никак не можете забыть про долг, ответственность, приличия и прочие, безусловно, прекрасные вещи. Которые так отравляют жизнь, между нами. — Она над чем-то, кривя губы, коротко, зло посмеялась, небрежно бросила рисунки на верстак и проговорила, откровенно разглядывая Катриону, словно сомневаясь, так ли уж нужны той «безусловно, прекрасные вещи»: — Любовь Гедеона — это Солнцеворот, сира. Праздник в разгар зимы. Можно потом долго ещё вспоминать костры и танцы, а можно горевать о том, что праздник был так короток и теперь потянется бесконечная зима. С Гилбертом у вас никакого праздника не будет, поверьте старой своднице. Будут сытые, обеспеченные, серенькие будни. Неужели вы не заслужили хотя бы короткого праздника? Потанцуйте с Гедеоном, сира Катриона, только не плачьте потом, что Солнцеворот уже прошёл. Сохраните на память платок с серебряными звёздами, доставайте его иногда и улыбайтесь, вспоминая, как танцевали ночью у костра.

Катриона нервно дёрнула плечом. Заметного пятна на шее не осталось, но краденый поцелуй всё ещё горел там, как ожог. Она то и дело тянулась потрогать его. И скрипел грязный снег под босыми красными ступнями, и задорно блестели шальные глаза, и щетина исколола губы, когда она вежливо чмокнула Марча в щёчку, благодаря за подарок. А платок в самом деле был только трактирной служанке под стать, но за ним сир Гедеон полез босым и раздетым — ради неё… Только за этим стоило приехать в Озёрный на праздники.

— Он и сиру Мелиссу приглашал… потанцевать? — всё-таки спросила Катриона.

— Может быть, и хотел бы, — усмехнулась Хорн. — Но Елена сказала ему, что если он подойдёт к её дочери ближе, чем на пять шагов, его труп выловят из озера… если всплывёт. А Елена Ферр умеет быть очень убедительной, она даже собственного отца заставила признать помолвку Мелиссы с Марком. — Она многозначительно хмыкнула. Видимо, отец госпожи Елены был тот ещё упрямец. — В общем, её можно понять, — прибавила госпожа Хорн. — Девочке в ту пору было всего семнадцать, и да, юной девице у такого костра плясать опасно. Но вы взрослее большинства моих ровесниц, сира Катриона, так что решайте сами.

Катриона нервно обмахнулась листком, только теперь заметив, что выбрала тот, где она задумалась над чем-то глубоко, но не тревожно: лицо было такое… сосредоточенное, но не хмурое, без жёсткой складки над переносицей. Решать самой? Да она с детства только так и делает. У неё-то нет матери, нанимающей по любому поводу Ночных. Но неужели она в самом деле не заслужила хоть короткого праздника?

— Спасибо, — сказала она. — Вы мне очень помогли, правда.

***

— А почему вы не попросите у господина Меллера что-нибудь более, — кто-то невнятное, одетое вроде бы по-мужски, но размалёванное — куда там уличным шлюхам, оглядело Катриону с головы до ног и в последний момент передумало откровенно её оскорблять, — нарядное?

— Потому что Гилберт Меллер мой консорт и вообще не обязан тратиться на меня, — равнодушно ответила Катриона, с неимоверным трудом заставив себя проглотить ехидное «милочка».

Она пришла одна, без консорта (тот только покрутил головой, но смолчал, когда она сказала, что хочет ещё раз побывать на вечере у госпожи Хорн), и не зная, чем себя занять, подошла к компании, где большинство выглядело поприличнее прочих. Мужчины и женщины, одинаково мало заботясь о том, как это выглядит со стороны, громко спорили, ещё громче смеялись, пили вино и таскали с блюд корзиночки вроде тех, что Росс отправлял в замок. Только он делал свои с творогом, сливками, ягодами и орехами, а в здешних лежали и сыр, и мелко порубленное мясо, и овощи — что свежие, что маринованные… Это у само’й Хорн столько денег, что она может каждую неделю поить-кормить толпу дармоедов, или ей Вебер оплачивает стол и уборку после налёта стаи саранчи?

— Зачем же тогда вообще было вступать в брак с богатым торговцем?

Катриона хмыкнула, опять сдерживая на языке так и рвавшиеся с него ядовитые слова. Что ни говори, а год знакомства с Ренатой Винтерхорст не прошёл даром, и сказать даже этой петушиной компании она могла бы кое-что. Но вместо этого с самым серьёзным видом проговорила:

— Он очень красиво поёт и играет на лютне.

Почти половина компании отозвалась громким фырканьем, но какая-то пухленькая особа, маленького росточку и вообще похожая на свежую булочку (ещё и платье на ней было такого цвета, что только зарумянившееся тесто в голову и лезло), возразила: