Ещё один брак по расчёту (СИ)

— Так что если ты намерен выслушать мой совет — вот тебе он, от всей души, от чистого сердца. Или просто предлагай патенты Серпенту и Россу, без всяких покушений на прелести Илоны, и будут в твоём баронстве трое неплохих специалистов, совсем в нашей глухомани не лишних. Или надевай колечко на Людо, чтобы к несомненной пользе для твоего баронства приплюсовать и удовольствие для себя лично. Потому что с Илоной, повторюсь, ждёт тебя всё то же унылое «вставил-кончил» под её брезгливые гримасы, как и с законной супругой. Или ты боишься растерять свою суровую пограничную мужественность, если вдруг научишься получать от плотской любви настоящее удовольствие, а не только облегчение в переполненной простате? Ну так на дядю своего посмотри, который полтора десятка лет спит на мягкой удобной постели в хорошо протопленной комнате и как-то в изнеженного придурка от этого не превращается. Или Фриду вспомни, которая вечно из Озёрного целые тюки бархатных платьев и шёлковых панталон заказывала, целыми днями чай со сладкими пирожками пила, а как орки Гремучую перешли — живо толстую жопу оторвала от кресла и, ни мгновения не раздумывая, пошла умирать за вас.

Генрих озадаченно почесал бровь, поймав себя на замедленности этого движения. Коварной штукой оказалась эта настойка. Так легко, так приятно пилась, голова вроде бы оставалась ясной, а вот руки-ноги определённо начинали подводить.

— Это что? — спросил он, встряхнув бутылку (там плеснулось уже на самом донышке). Следовало, конечно, ответить хоть что-нибудь на советы «дядюшки Феликса», но советы эти для начала неплохо было бы переварить. Очень уж они оказались неожиданными.

— Бальзам по лично Каспаром разработанному рецепту, — охотно ответил Каттен. — Он у меня рылся в лечебных травах, спрашивал, что ещё растёт из диких и не очень ягод, вздыхал, что хотел бы свою винокурню…

— А он у тебя уже просто Каспар? — довольно ехидно, не удержался, спросил Генрих. — Дядя Ламберт не ревнует?

— Так мы с твоим дядей друг другу в верности никогда и не клялись, — усмехнулся Каттен. — В общем, ты не торопись, ладно? Подумай хорошенько, поболтай с Людо просто так, без эффектных предложений левой руки в присутствии дюжины свидетелей. Предложи — только вежливо и терпеливо, без лишнего напора! — ночку вместе провести. Глядишь, поймёшь, с чего твой брат таскался хвостом за толстым бакалейщиком. У Илоны, конечно, и глазки что спелый тёрн, и нрав такой, что не соскучишься, зато её супруг умеет быть благодарным. Опять-таки в отличие от. Нечасто, знаешь ли, я видел на своём веку парней, которые больного тестя кормили бы с ложечки, уговаривая ну вот ещё одну съесть, ещё хоть немножечко, только чтобы лекарство принять. Пока родная дочь, красиво сложив руки на груди, фыркает: «Да что ты с ним, как с ребёнком? Плохо болит, если не хочет лечиться».

***

Жену Росс оставил в Волчьей Пуще, с отцом, а сам вернулся в Вязы: видно, контракты он чтил, как гильдейский наёмник. Генрих как обычно заехал туда после праздников — просто проверить, всё ли в порядке. Тем более, что сеньора вязовская вернуться должна была ещё нескоро, а её помощница, что ни говори, опыта в управлении целым селом имела маловато и следовало проследить за тем, как она справляется (очень неплохо, между прочим, Амелии бы так).

Именно от сиры Аларики Генрих и узнал, что одна из фур, прикативших в Вязы под праздники, была забита странными стеклянными штуковинами и книгами, о которых Гилберт Меллер в сопроводительном письме особо просил её, сиру Аларику, позаботиться. Чтобы непременно она устроила их на хранение в надёжном месте, сложив там бережно и аккуратно. Пришлось из карцера повыкидывать всякий старый хлам и сложить там всё это добро, оставив окошко открытым, чтобы книги лучше промёрзли насквозь, но ни в коем случае не отсырели. Генрих сунул нос в бывший карцер и — спасибо дядюшке Феликсу — опознал в стеклянных штуковинах алхимические устройства: хитрый толстый крыс Меллер, похоже, сам собирался на отца с дочкой наложить лапу, как уже подгрёб под неё зятя.

«Ну, это мы ещё посмотрим», — сказал себе Генрих и очень поздним вечером отправился на кухню, чтобы душевно потолковать с кондитером, по-прежнему работавшим ночами.