Ещё один плод познания. Часть 2 (СИ)

- И ладно там, допустим, я, - продолжал он, удержав её за руку, - я всё-таки пусть защищаясь, но убил... но девочка наша - за что? Она-то, Боже великий... она-то сделала ли хоть раз кому-нибудь зло?.. - "... Но ведь и моя семья никому не делала зла..." - вспомнилось ему то, что сказал он месяц с лишним назад в кафе комиссару Жозефу Менару... "Ну, а эта маленькая Элиза, а её погибшая мать - а они в чём виновны?.." - Почему, Господи, почему не у меня эта бомбейская... почему именно у неё?!. Луиза, почему?...

- И почему не у меня?.. - отозвалась она тихо, но слова её прозвучали гулко, подобно церковному колоколу, под высоким лестничным потолком... - Андре, я и об этом тоже, наверное, сейчас спрошу...

- Спроси. Мы всегда - просящие и вопрошающие... и дающие ответ - на всё и за всё... а Он - ответит ли когда-нибудь нам?..

Оставшись один, он сказал ещё раз - вслух, - "почему не у меня"... И опять стал смотреть в то узкое окно на ночное шоссе.

А Жюстин была в это время на рентгене, всё ещё на рентгене, и послушно выполняла указания техника, надевшего ей на пояс брезентовый фартучек - от облучения, - и теперь стоявшего за камерой. Он говорил ей повернуться то лицом, то боком, то спиной, и не дышать несколько секунд... и пока ещё не одеваться, потому что, может быть, нужно будет продублировать некоторые снимки... А ей вспоминалась её комнатка, где ещё лежал игрушечный докторский чемоданчик, в который она когда-то играла, - красного цвета и с красным же крестом на белом квадрате спереди. В чемоданчике были и маленький стетоскоп с наушниками, чтобы прикладывать к лёгким и "слушать", и зеркальце, и палочка для горла - она называется "шпатель", папа ей сказал когда-то перед тем, как зайти с ней к доктору... И градусничек там был, и ещё разные врачебные вещи, и Жюстин любила когда-то лечить пластмассовых пупсиков в шапочках с помпонами - такие куколки подходили для этого больше, чем Барби... И зайчикам, и мишкам плюшевым тоже можно было мерить температуру, а потом на листке бумаги печатными буковками выписывать рецепт: "Лошку серопа утром ивечиром", "кампрес на ношки"... Эти листки и сейчас лежат где-то в подкроватном ящике или на антресолях, родители никогда не выбрасывают то, что она рисовала, писала, клеила, а сейчас вот уже и с поделками братишки Пьера накопилась большая коробка... Всё это, конечно, захламляет квартиру, но маме с папой дороги эти вещицы, эти листочки... А таблетки Жюстин делала то из пуговичек, что ей мама давала, то из пластилина, выдавливая маленькие кружочки нажатием круглой трубочки на раскатанную скалкой пластилиновую мякоть... И, помнится, она давала крошечной ложечкой любимому своему зайчику "хлористый кальций" - папа рассказывал, что он это лекарство терпеть не мог, оно ужасно горькое... а сейчас его уже не дают, придумали что-то другое, лучше, приятнее... Да, всё время изобретают что-то новое, это "цивилизация развивается": конечно, вот в мамином и папином детстве не было ещё компьютеров и мобильных телефонов, а когда-то ни поездов не было, ни электричества... но книжки - книжки были, люди очень давно научились сочинять сказки, стихи, песни, и люди всегда умели мечтать и мыслить - вот поэтому и создали столько замечательного...

Жюстин любила лечить свои игрушки, а ещё - кормить их. Она делала из пластилина разную еду - крендельки, булочки, морковки, огурчики, пиццу с грибами... И маму с папой кормила этой игрушечной едой, а потом и малыша Пьера... Она очень радовалась, когда у неё родился братик, - да, конечно, думалось ей, я уже не буду ни "единственной", ни "самой маленькой", но зато родители теперь советуются со мной, что ему купить, и наклеивают мои рисунки над обеими кроватками - и моей, и его... Правда, обижалась в шесть-семь лет, что ей не дают брать малыша на руки; но колясочку катить ей разрешали, гуляя вместе, и очень любили, когда она развлекала его погремушками... Девочке помнилось, как было за него страшно - и родителям, и бабушкам с дедушками, и ей, - когда он только-только начинал ходить. На углах тумбочек всё ещё оставались пластмассовые предохранители, надетые с её младенчества, а пластилиновые нашлёпки для ещё нескольких острых выступов она сама сделала и налепила, осознав себя уже не только ребёнком, но и помощницей... Быть "не самой маленькой" оказалось вовсе не досадно, тем более, что родители уделяли ей внимание не меньше прежнего, - когда она заканчивала уроки, а Пьера укладывали, они часто садились втроём играть во что-то настольное или смотреть фильмы, а на ночь ей читали любимые сказки... Хорошее, уютное, сладостное детство было у неё, она всегда знала, что её любят бесконечно, - и когда баловали, и когда сердились за отлынивание от уроков и за капризное топанье ножками...