Входной этаж... надо по коридору... а теперь свернуть налево; и дальше всё время прямо... Похожу в темноте у клумбы, решила она... Людей было мало, но впереди быстро шагали, держась за руки, - тоже, кажется, к выходу, - мужчина, у которого чем-то заклеена часть макушки и, кажется, обе руки забинтованы, и девочка лет десяти-одиннадцати, хрупкая, в фиолетовой кофточке, с длинными тёмно-русыми волосами... Аннет подумалось - наверное, после аварии лёгкие травмы... с дочкой куда-то ехал... промыли, забинтовали и выписали; они-то скоро будут дома - а Мишель... а я?.. Вот он оглянулся зачем-то... лица не рассмотришь, но взгляд вроде бы выражает сильную усталость... Больше он, однако, не оборачивался... Аннет всё так же медленно дошла до вестибюля, там тоже было малолюдно... впрочем, вот эти двое у кофемашинки... Уже выйдя наружу, она увидела через стекло, что мужчина махнул рукой - видимо, машинка неисправна, - и они тоже двинулись к выходу. Аннет уже отдалилась от круглых желтоватых фонарей над пандусом, уже стояла почти в темноте у газона с неяркими и невысокими цветами по краям, когда заметила - они вдвоём идут к ней... Да, именно к ней, иначе им незачем было бы сюда... Что они хотят?..
Когда они приблизились, Аннет отчасти успокоило его лицо. Оно не внушало опасений: невротического склада, но тонкое и располагающее... И у девочки нечто трогательно-уязвимое в глазах... И слова этого человека прозвучали смущённо-сбивчиво:
- Простите, пожалуйста, мадам... простите... но я обязан задать вам этот вопрос: не имеете ли вы некоего отношения... к донорству почки?..
Она была сначала ошеломлена этими словами - откуда он взялся, кто ему рассказал? - но тут же явилось озарение: да это же он спасал ту малышку... он и его жена, которая, видимо, сейчас около этой Элизы... а девочка - его дочь, которая согласилась - нет, сама предложила, - отдать почку... и если бы не Мишель, то она сейчас лежала бы там!.. Это они! Ну конечно, он же руки и голову поранил, наверное, о стёкла машины, потому и бинты! Да, это они!.. Но мучительна была ей сейчас встреча с этими людьми... зачем он подошёл?.. И она заставила себя, отстраняюще взглянув, спросить, насколько это ей удалось, твёрдо - даже жёстко, - и сухо:
- Кто вы? И почему вы подумали это?
Её тон - видно было, - смутил их обоих ещё более. Взгляд его почти беспомощно метался, когда он вновь заговорил:
- Мы... понимаете, мы, волею обстоятельств... - он запнулся, колыхнул кистью прядь волос, будто бы желая ободряюще встормошить самого себя, - произошедшее вчера вечером волею обстоятельств связало нас лично с этим ребёнком... с девочкой этой, которой будет производиться пересадка... Связало лично; и мне... потому я и подошёл к вам, - перебил он сам себя, отвечая на её невысказанный вопрос, - и мне надлежит пребывать в вечном долгу за всё, что делается во имя её спасения, и не на кого переложить бремя этого долга...
"Не на кого переложить..." эти слова напомнили Аннет что-то... да, конечно, так думает в "Сказании об Избавителе" Тетрарх, промолвивший своё "да будет так", посылая тем самым юных дочерей своих на стезю, грозящую гибелью... И стоящий перед нею человек, и его жена ещё, наверное, час назад думали, что не на кого переложить им жертвенное донорство, к которому готовилась эта хрупкая девочка... девочка, решившаяся на то, чтобы пойти стезёй Исцелительницы!.. Они же не знали, что кто-то перехватит у неё эту долю... Вот почему так крепко, точно боясь выпустить - упустить, - держит он её за руку... её, которая чудом - так он, наверное, думает, - не лежит сейчас на операционном столе... И он не знает, кому обязан этим чудом; кому они все трое обязаны... но он - это нравилось Аннет, - говоря о "пребывании в долгу", перешёл с "мы" на "я"... он, казалось ей, хочет возложить этот долг на одного себя - не на близких...
И не только лицо - речь у него также невротически ломкая... и экзальтированная - "надлежит пребывать...", - что тоже свойственно личностям такого типа в моменты сильной взволнованности...
Ледяная отстранённость её взгляда растаяла; он, кажется, уловил это... и, черпнув толику уверенности, собирается добавить что-то... Но сейчас он, не дай Боже, - ещё возьмёт и выразит соболезнование!.. Нет, только не это!.. Но он не выразил - Аннет услышала совсем иное:
- Понимаете, жизнь превращается порой, - действительно уже более уверенным был его голос, - в безумно жестокие качели...
Ей показалось, что вместе с веками и ресницами сами её глаза - "текуще-вбирающие", так называет их Мишель, - изумлённо взмыли, когда прозвучало это слово... Качели!.. В которые превращается жизнь!.. Это буквально то, что ОН, Мишель, ещё едва знакомый, сказал ей двадцать лет назад в буфете аэропорта!..