Ещё один плод познания. Часть 2 (СИ)

- И я специально так построил: это промежуточный итог. Они не могут иначе... ни они не могут, ни он сам... Но... об этом, если хотите, потом, подробнее, не вскользь... У меня же будет продолжение, там ещё некоторые... впрочем, не стоит комкать эффект, потом прочтёте... Мне ещё вот что надо пояснить, - он на несколько секунд задумался, что-то взвешивая... - Видите ли, я в том, что пишу, в разных своих вещах, касаюсь пластов, скажем так, не сопоставимых между собой ни нравственно, ни эмоционально. И может казаться, что кощунственно... опять всплывает это слово... что кощунственно тем или иным образом как-то "объединять" чудовищные трагедии и житейские мини-обиды. Я сам ни за что не стал бы помещать это под одной "шапкой"... но ведь вот что значит вдумчивый взгляд со стороны... Знаете, вы мне очень хорошую мысль дали, - обратился он к комиссару, - сравнив эту мою "эмоциональную ось", как вы выразились, со стволом. Ведь у ствола есть сверхчувствительная к боли сердцевина, а есть наружная часть, которую долго колупать надо, чтобы она хоть что-то ощутила... Так вот и моя эта "ось", наверное, на манер такого ствола включает и по-настоящему трагическое, и то, что, при всей болезненности своей, не выходит за пределы, скажем так, "социальной рутины"...

"Его тянет высказаться, выплеснуться; он нечто очень непростое, некую боль носит в своей душе, - подумала Натали Симоне. - И при этом - к счастью своему, - уверенный в себе человек без особых комплексов, а потому общительный и открытый".

- Понимаю, - отозвался комиссар. - И я заметил, что вы стараетесь чередовать: пишете о чём-то очень тяжёлом, а в следующий раз, для "разрядки", даёте нечто полуанекдотическое, с долей юмора. Например, о пресловутой дискриминации курильщиков, - сказал он, усмехнувшись и подцепив целлофановую обёртку новой, не распечатанной ещё пачки сигарет.

- А что касается "мин", - продолжал Мишель Рамбо, - что касается боли и обиды, которые неотвратимо бьют потом по кому-то... В той подборке моих эссе, которые вы читали, - он взглянул на них обоих, - не было ли очерка про случай с анестезией?

- Нет. Расскажите, - попросил Менар.

- Вот, слушайте. В хирургическом отделении одной больницы была медсестра, очень квалифицированная. Она не то чтобы формально специализировалась на обезболивающих препаратах, но подготовку к предоперационной анестезии обычно поручали ей - она считалась самой надёжной. Когда у неё уже был приличный стаж, на отделение взяли новенькую, которая оказалась вполне обучаемой и способной, но не более многих других, и которую, однако, продвигали куда быстрее, чем всех остальных. У неё, видите ли, были связи, причём, кажется, на уровне дирекции всей больницы... Ну, и пришло время, когда старшая медсестра ушла на пенсию; и на её должность назначили... кого бы вы думали? Именно эту девушку, которая к тому времени работала там лет уже, наверное, восемь, но по стажу всё-таки и рядом не стояла с половиной других, которые и по возрасту были, соответственно, намного старше. Таково было решение высокого начальства, и эту обидную пилюлю проглотили, смирившись - не терять же работу, - все кроме одной. Кроме той самой, которую ставили на анестезию. Не будь этой "протеже", старшей сестрой стала бы, скорее всего, именно она. И эта женщина не выдержала обиды, ей невыносимо было подчиняться той, что сама училась у неё... Она уволилась оттуда - и, кажется, вскоре сумела найти другое место, на менее хороших условиях, но всё-таки сносное... А в то отделение, которое она покинула, месяца через два поступил на операцию больной, довольно молодой человек, со сложными показаниями на чувствительность к различным химическим веществам. И в ходе подготовки наркоза, порученной одной из сестёр, что-то не было учтено; и больной, - Рамбо сделал многозначительную паузу, глотнул уже чуть остывшего кофе, - больной после операции так и не проснулся. Не умер, но впал в кому, и сделать не удалось ничего... Такая вот история.

Он сильно затянулся и добавил:

- Это было в другой стране, но в пределах Евросоюза, а совсем не в тех краях, где протекционизм "сам собой разумеется".

- А та не выдержавшая обиды квалифицированная медсестра, уход которой оказался столь роковым, - узнала о случившемся? - спросил комиссар.

- Об этой истории писали, был суд, были взыскания, и, по логике, она должна была, вероятно, узнать. Но к ней никто не обращался с просьбой дать отклик. Что она чувствовала, - её личная тайна. Вины на ней, разумеется, нет, но испытанная ею несправедливость сыграла роль той самой "мины". Мины, поразившей - и вовсе не по её злой воле, - совершенно не причастного к произошедшему человека.