Эшелон сумрака

К утру всё прошло. Так резко, что никто не смог ничего понять — мне стало легко и свободно, даже холод, пробирающийся под одеяло, стал мягким. Болезнь заняла тело, как пояснил лорду врач. Теперь я не чувствовала боль так, как было до этого. Она стала мягкой, привычной и не прекращающейся. Она не покидала меня ни на секунду. Даже ночью забираясь куда-то за глаза, в виски и на кожу лица, словно та самая маска на нём, которую носил Оушен на улице и со мной до затопления последнего вагона.

Был и хороший момент — теперь ко мне относились, как к самой настоящей леди: постоянно беспокоились, на моё слово реагировали как на приказ, и даже сам лорд выполнил своё обещание — был мягок, добр и часто разговаривал со мной так, как делал это в те моменты, когда я ещё сидела на крыше Эшелона. Но только со мной: даже его взгляд менялся, когда он смотрел на Шагу или врача.

А я хотела вернуться туда, на крышу, не только воспоминаниями. Хотела подняться и сбежать от него в первый раз, испугавшись и позабыв, что могла бы находиться в том виде, в котором была сейчас. Не раненая в первый черёд сердцем, кровившим больше поменянных глаз.

Моя мечта сбылась — я могла сидеть у окна поезда в тёплом мягком кресле, держать исходящий паром стакан и красивую печатную книгу, о которой успел рассказать мне находящийся рядом лорд, и отвлекаться от неё на ясное зимнее небо Северной пустоши. Мы ворвались в её высокие сугробы, заранее вычищенные от завалов рельсы и бесконечные белые поля, веющие только пустотой в моём сердце, пускай и не меняя там ничего, но и не возвращая меня к прежней жизни — я сама казалась себе выпотрошенной — без наполнения внутри. Холодной и пустой.

Через четыре дня после пересадки, когда солнце только коснулось горизонта, то есть сразу после ежедневного укола, господин Арзт слёг со странной болезнью. Его грудь сотрясалась кашлём несколько часов, пока пришедшая его проведать я не встретилась с ним глазами.

Он умер так же — глядя на меня потухающей синевой, полной слёз и понимания. Того же понимания, которое несла с собой я в кабинет лорда Эшелона, осознавая, что он как обычно сидит там. Холодно и всё осмыслив.

— Г-господин! — вылетела из-за моей спины Шага, опережая меня, — господ Арзт… он… — она была испугана не меньше меня, — м-мёртв!

Она непонимающе перевела взгляд с Оушена на меня и обратно, пока я смотрела в его глаза, не отрываясь, и видела то, как на его лице расплывается улыбка. Насмешливая и жестокая, как мой поступок секундой ранее.

— Уже? — только и спросил он, — я предполагал, что проклятье не распространится так быстро, — он подался вперёд, — ты победила меня в этом, Лу, — ехидный взгляд и обращение к Шаге, — сообщи об этом слугам, пусть унесут его подальше от наших с леди вагонов.

Она кивнула ему, подтёрла одинокую слезу со щеки и направилась на выход.

— И напомни о запрете на вход всем мужчинам, — он хмыкнул, — не желающим погибнуть так же. Можешь идти.

Она едва заметно вздрогнула и скрылась за дверью, оставив нас одних.

— Удивлена, по какой причине остался жив я? — он не стал ждать моего кивка, а я бы и не смогла его сделать, — любовь, Лу. Ты же говорила мне сама, — он склонил голову набок, — помнишь? Я же не настолько идиот, чтобы не понимать очевидного. Арзт, вот — идиот, — усмешка, — был. А я успел понять то, что не верить в твои слова — глупость. Ты могла видеть то, о чём не подозревали мы.

Я качнула головой.

— Вы меня не любите. Способен ли тот, кто любит, так поступить?

Он тихо посмеялся.

— Способность мыслить здраво от любви не теряется, Лу, — он откинулся на спинку кресла, — а в нашей ситуации здраво было поступить так, как поступил я.

Я впервые в жизни жалела о том, что не смогла поступить по-злому. Но было бы мне от этого легче?

— Я ни разу за всё время наших разговоров не обещал тебе ничего, что не стал бы совершать. Я остался верен своим словам. А ты видела во мне того, кем я никогда не являлся.

Я собиралась встать, но он продолжил, и я замерла, держась руками за подлокотники.

— Я снова укажу тебе на факты, Лу: я не умер при взгляде на тебя. Это ли не доказательство моей любви? — его глаза сверкнули, — что ещё тебе нужно? Я не могу понять твоей хмурости и апатии! Я жив и я остаюсь рядом с тобой, Луана. Это ведь самое главное, разве не так?

Я опустила глаза к полу. Тяжело было слышать и понимать его слова. Он сам был тяжёлым.

— Почему нельзя было оставить всё, как раньше? — опустила плечи я, — вы говорили мне об ответственности… но сами переложили её на меня.

Он покачал головой.

— Ты и есть моя ответственность, Лу. И я не оспариваю того, что несу её. Я попросту сделал так, чтобы нести её возможно было более… разумным способом.

Я была с ним не согласна:

— Вы жили так уже много лет, а я… меня даже лечить некому!

Он улыбнулся мне.