— Мне странно даже осознавать себя тем, кто способен… — он отстранился и просто остался сидеть на кровати рядом, — может это ещё какое-то проклятье? Их здесь столько нашлось, что я… уже сам себя не… понимаю.
Он усмехнулся и просидел так ещё несколько мгновений.
— Тебе удобно, Лу? — неожиданно спросил лорд, — хочешь чего-нибудь? До завтрака осталось недолго, но я способен ускорить.
Молчание.
— Высказала мне какой я плохой и молчишь. Восхитительно.
Он поднялся на ноги и застыл рядом. Я даже почувствовала его взгляд. Вот только какой?
— Твоя служанка прибыла, — он прошёл до двери в кабинет, — я позову. Может с ней ты перестанешь… Арзт!
— Я могу сойти с поезда на следующей остановке? — я села, придерживая ткань на глазах.
От этого закружилась голова и пришлось лечь обратно. Почти упасть.
— Смеёшься надо мной? — прошипел он, — обещала, что не станешь.
Я была не согласна с ним. А ещё с врачом, который сказал, что мне повезло остаться на Эшелоне. Болезнь нельзя вылечить. Я останусь обузой на все ближайшие годы.
— Нет, — ответил он мне, — ты не покинешь поезд без моего сопровождения. Никогда. И не разговаривай со мной об этом.
Шаги ко мне.
— М-милорд? — тихий знакомый голос у двери.
Шага. Даже немного жестоко, что пришла именно она.
— Леди Луана заболела, — по звуку Оушен повернулся к ней.
Без маски. И никто не упал и даже не закричал, как обещал врач.
— Ты должна делать всё, что она скажет. Обращение только «миледи» или госпожа. И не надоедай. Она у нас сегодня… не в настроении.
Он размеренно направился на выход, чеканя каждый шаг. А после закрыл за собой дверь, оставив нас двоих.
— А здесь и в самом деле богато и красиво, — медленно прошлась по вагону Шага, — и лорд красивый. Светленький такой. И чего скрывался? Из-за шрамов что ль? Так он даже мужественнее с ними выглядит. Не так, как все эти ваши аристократики, а как мужик.
Она обходила всё и щупала так, как почему-то не делала я, когда в первый раз оказалась здесь. Наверное, потому что бабушка приучила никогда не трогать чужое и особенно дорогое по виду, можно же было сломать или испортить по незнанию.
— Что это за гадость? — буркнула она, — а чем ты… к-хм… то есть вы,
Несколько шагов ко мне вплотную.
— Не трогай, — забрала я у неё свою руку.
Она хмыкнула и махнула на меня своей:
— Да больно и надо было! — она села прямиком на пол у кровати, — подумаешь. Стала леди и уже это… зазналась!
Она замялась и бухнулась макушкой о матрас.
— Как тебя увидела, так сразу поняла, что ты странная, — она хмыкнула, — дурочка такая. Придумываешь всякую всячину. Бывает стоишь посреди кухни, да на небо смотришь, — она рассмеялась, — улыбаешься, как ненормальная. Мы с девками сперва подумали, что тебя выперли из твоей деревни. Ха! Такие дурёхи и у нас были в городе. Но… то, что ты рассказала про своего деда… того графа, даже лорд Эшелона в это поверил.
Молчание. И резкое:
— Может все богатые такие, как ты? Любят смотреть за облачками, щуриться на солнышке и… радоваться глупостям.
По щеке потекла холодная слезинка, которую я боялась даже рукой трогать. Вдруг у меня там что-то неприятное? Или я сделаю себе невыносимо больно.
— Я так сильно тебе завидую, Лушка, — прошептала она, — только поэтому ненавижу. Все такие простые, а ты… даже Нюра тебя невзлюбила. Только Веста думает, что ты несчастная. Бедная маленькая Лу! Да кто сможет сделать тебе плохо? В такой то комнате?!
Она стукнула рукой о матрас, и продолжила:
— А я?! И Нюра? И все девушки. Так, будто нас никто не обижал! Будто… ты вообще знаешь, как это, жить в бедном квартала в городе? Особенно в столице?! В пять лет меня продала мать. В доходный дом. Как увидел проходящий мимо пьянчуга, что я хорошенькая и на меня будет спрос, так… а после приходила каждый день, пока не померла. Просила денег. Я же, дура, давала, хотя могла скопить быстрее.
Её голос осел. Она закашляла, туша в голосе слёзы.
— Сбежала сюда потом. Еле как пролезла, думала Мери меня вышвырнет! А она… всё с самого начала поняла. Сказала, что если воровать буду, то точно выкинет, а так… оставила. Но бедная всё равно ты! Да ты хоть знаешь, как это… когда не один и больно, а когда… разные. Что тебе этот лорд? Он то и ласково, наверное! Ты же… нежная, да хрупкая! Вон, сразу заболела! Тьфу, кто ж вас таких нежных… только и плачь над тобой сиди.
Я сглотнула вязкую слюну. И выдохнула:
— Моя мать умерла, когда мне было пять. Или ещё меньше — никто этого даже не запомнил. Сказали только, что она была такой, как пришлось быть тебе — порченой. А мы с сестрой нагуляные. Отца я не знала. Только бабушку, которую всю жизнь изводили жители деревни, в которой мы жили, — я сжала губы, — они считали, что она сумасшедшая ведьма, живущая у самого леса. Несколько раз пытались поджечь нашу избу, пока местный граф, для жены которого бабушка делала настойки, не пригрозил старосте, что отправит любого вредящего нам в тюрьму.
Я качнула головой.