Эскадрон (сборник рассказов) (СИ)

—  А что ты будешь делать, если и в мастерской начнут ремонтировать военные грузовики? — чуть с вызовом спросила Флоренс. — В деревню сбежишь, овец пасти? Ты видел, какие очереди с утра выстроились к рекрутским конторам? Кто будет проводить разъяснительную работу с товарищами, если такие, как ты, уйдут с военных заводов? Хозяева найдут, кем тебя заменить, а партии ты нужен на своем месте. Об этом ты подумал?

—  Если нас будет, кому слушать, —  мрачно заметил Ричард, —  капиталисты снова обвели народ вокруг пальца. А лейбористская партия предала рабочее дело и подписала с правительством соглашение о гражданском мире. Проклятые предатели. Надеюсь, немецким товарищам хватит ума не купиться на  лживые милитаристские лозунги.

—  Значит, ты остаешься? — Фло с надеждой заглянула ему в глаза. — Скажи, что ты передумал, пожалуйста. Сейчас нам, как никогда, нужно сохранять хладнокровие и голову на плечах.

—  Передумал, —  вздохнул Дик.

Перемена уже почти принятого решения далась Кеннету нелегко, и обсуждать этот вопрос дальше у него не было ни малейшего настроения. Даже редкая для Бирмингема солнечная погода больше не радовала.

—  Зайдешь ко мне сегодня?

Ответ он знал заранее. Уже пару месяцев Флоренс после каждой прогулки, похода в кино или в кафе оставалась у него ночевать. Дик всецело одобрял отказ от ханжеской буржуазной морали, но свободу Фло уважал, и потому всегда задавал этот вопрос, давая понять, что никаких прав на нее предъявляет.

Флоренс поправила шляпку и решительно взяла его под руку.

Зима затянула Бирмингем привычным сизым туманом, сырым ветром и холодным дождем пополам со снегом. В феврале Кеннета перевели в цех авиационных двигателей, военное министерство завалило Уолсли заказами, и не только на автомобили. Дик целыми днями собирал моторы, бормоча себе под нос проклятия мировому капиталу и лично лорду Китченеру, чей суровый взгляд и указующий перст внушили уже не одному товарищу по борьбе за пролетарскую солидарность, что страна нуждается именно в нем. О переходе в автомастерскую речь больше не шла, квалифицированным рабочим, занятым в военной промышленности, указом парламента было запрещено оставлять рабочие места.

Флоренс  теперь тоже работала на заводе, привинчивала взрыватели к восемнадцатифунтовым  снарядам, и руки у нее всегда пахли машинным маслом. Изящные, пусть и недорогие платья сменились широкими бриджами и ботинками с обмотками, которые вовсе не шли к ее невысокой плотной фигуре, но весьма подходили к независимому и боевитому характеру. С завода Фло бежала на курсы сестер милосердия, а после налета германских цеппелинов на Ярмут вступила в отряд гражданской обороны. Каждую субботу Кеннет водил ее в кино, стараясь опоздать к началу сеанса, перед которым  непременно показывали военную хронику, а по воскресеньям они завтракали в ближайшей кондитерской, запивая жидким чаем сухие пирожные.

Миссис Ларкинс, квартирная хозяйка Ричарда, до войны окатывавшая Флоренс с ног до головы ледяным презрением во взгляде и демонстративно подбиравшая юбки, сталкиваясь с девушкой в прихожей, теперь не упускала случая одарить ее дружелюбной улыбкой. Зато Кеннета там поджидал все тот же Китченер, тычущий ему прямо в нос своим толстым пальцем в белой перчатке. «Ты нужен своей стране». Дик скрипел зубами и с трудом удерживался от ребяческого желания показать военному министру язык. Убеждениями и принципами он поступаться не собирался, и все чаще задумывался, не последовать ли высказанному сгоряча совету Фло и не уехать ли на какую-нибудь ферму, повернувшись к ненавистной империалистической войне спиной.

—  На фронт тебя никто не гонит, —  Фло сердито поджала губы, —  но в местную самооборону ты вступить можешь? Или ты собираешься встречать гуннов цветами, если они высадятся на Острове?

—  А чем будет заниматься наш доблестный Флот, пока они будут высаживаться? — ядовито отпарировал Дик и тут же прикусил язык, заметив победный огонек в глазах девушки.

—  Значит, Флот должен тебя защищать, пока ты тут сидишь, сложа руки? — гневно вопросила она. — Очень по— мужски, Ричард Кеннет!

—  Может, ты считаешь, что стрелять в обманутых немецких рабочих, вместо того, чтобы бороться с теми, кто гонит пролетариат на бойню, это достойное мужчины занятие? — едко спросил Дик. — Ты слышала, что на фронте солдаты в окопах братаются?

—  Пустые слухи, —  отмахнулась Фло, —  а даже если и так? Десяток гуннов решили сыграть в футбол на Рождество, а сотни и тысячи грабят французских крестьян, насилуют женщин, жгут библиотеки.

—  Варят мыло из трупов и носят ожерелья из детских пальчиков, —  запальчиво продолжил Дик, —  ты почаще газеты читай. Вот так капиталисты и натравливают нас друг на друга. Немцы — культурный народ, и я не верю в массовые злодеяния германской армии. Хотя, конечно, мерзавцы найдутся везде. У нас их что, быть не может?

—  Мы своих мерзавцев расстреливаем! И мы не бомбим женщин и детей в мирных городах!