«Если», 2003 № 11

Тано не слушал. Женщина была молода, около тридцати лет. Наверное, когда она отправлялась в свое звездное путешествие, то хорошо знала, что рискует собственной жизнью. Но даже в самом страшном сне ей не снилось, что жизнь может быть отнята человеком. С такой садистской жестокостью! Тано с состраданием склонился над изуродованным телом. Река волочила его неделями, била о скалы… Руки — отрублены по плечи, нога — по пах, а лицо… От него почти ничего не осталось. Удар, несомненно, был нанесен топором, рассек его ото лба до подбородка, а потом камни превратили тело в ужасающую кашу из раздробленных костей и плоти…

— Ладно, ладно, — протянул Сам, — хватит переживать. Я же сказал — это никто не убивал.

Тано посмотрел на него с неизмеримой брезгливостью. Встал на колени и начал копать яму в песке.

— Что, хоронить собираешься? — захихикал Сам.

— Ты не боишься… — поднял голову Тано, — тебе не приходит в голову, что я…

— Что ты можешь настрогать меня моим же ножом? Увы, нет. Не боюсь. Знаю, что ты на такое не способен.

Сцепив зубы, Тано продолжал копать. Вскоре пошел дождь, все сильнее и сильнее, но он ничего не чувствовал. Копал и копал, выбрасывая уже мокрый песок… Затем перенес тело и положил в яму. Засыпал медленно, осторожно. У него было такое чувство, что мертвая испытывает боль, когда черные песчинки липнут к разодранной и обескровленной плоти.

— А крест? — спросил с подчеркнутой озабоченностью Сам. — Откуда нам взять крест на могилу?

Тано молчаливо поднялся.

— Ну а теперь, — продолжал Сам, — пошли со мной. Настало время показать тебе, что я делал этим утром! Если захочешь, можем повторить. Вместе! Я — топором, ты — ножом!

И он пошел вверх по реке, уверенный, что Тано последует за ним. Тано безвольно потащился за стариком. Дождь лил и лил, стуча и заглушая звук шагов. Смывая следы, оставленные на чужом берегу.

Прошло немало времени, когда они подошли к скоплению флегмад. Небо очистилось, дождь прекратился, даже одежда начала просыхать. Как и раньше, не обменявшись ни единым словом, они повернули направо и медленно вступили на территорию мхов. Пресыщенные обильной влагой, их тельца ползли, корчились под ногами, переплетаясь одно с другим; они до омерзения походили на жирных коричнево-желтых червей. На миллиарды червей, покрывших густым кишащим слоем почти всю долину. У Тано подвело желудок, его тошнило от одного их вида. А Сам как будто с удовольствием наступал на них, нарочно их топтал, размазывая каблуками ботинок. Он направился к отделившейся от стаи флегмаде и, подойдя поближе, начал ее огибать, положив руку на пояс и в возбуждении облизывая отвисшую нижнюю губу. Тано остановился в нескольких метрах от него.

Флегмада, впрочем, как и все остальные, принимала пищу — на ее поверхности периодически появлялись большие слизистые пятна, она стелилась по мху, тельца которого прядями прилипали к ее туловищу. Она засасывала мох постепенно, все глубже и глубже, пока наконец от него не оставались, шевелясь, одни усики, которыми мох крепился к земле. Потом исчезали и они. И тогда флегмада конвульсивно сжималась, словно готовясь к глотку, а на ее поверхности вновь проступали слизистые пятна…

— Очень упрощенный цикл, — с необычайной серьезностью проговорил Сам. — Флегмады питаются мхом, а когда начинают разлагаться, мох поедает их. Чистая работа, безотходная. Однако вот тебе проблема! Стоит одному-единственному человеку вмешаться в процесс, как чистая работа превращается в «мусоровоз».

— Какое вмешательство ты имеешь в виду? — спросил Тано.

— Прямое. Прямое, невольное и фатальное.

Разозлившись на то, что ничего не понял из ответа, Тано попытался вставить слово, но Сам вряд ли услышал бы его. Взгляд толстяка где-то блуждал, лицо исказила дикая гримаса. Одной рукой он прижимал к груди топор, другой щупал, тискал липкое туловище возле себя. Потом схватил его, сжав пальцы, и мягкая эластичная ткань с чавкающими звуками просочилась между ними.

— Не знаю, не знаю, что нам тут попалось, — забормотал он, брызгая слюной. — Хотя мне это давно безразлично.

Он обернулся и подошел к Тано.

— Они ждали тысячелетиями, — зашептал он доверительно. — С тех пор как существует этот вид, они только жрали и ждали. Да-да, это были пустые, яловые утробы, жаждущие родить. Быть оплодотворенными, все равно чем или кем. Чтобы хоть что-нибудь росло в их вонючих внутренностях, чтобы раздувало их, заполняло. Ненавижу их! Они крадут нас, понимаешь? И хотят еще. Хотят самого важного… Смерти нашей хотят! Потому что без нее они и сейчас яловые, хотя и не пустые.

Тано отпихнул его:

— О чем ты говоришь, черт возьми?!

— А-а-а, — широко раскрыл рот Сам. — Не понимаешь…

Он с подчеркнутой решительностью вернулся к флегмаде. Нагнулся, приложил острие топора к ее нижней части и осторожно, словно пытаясь сделать хирургический разрез, нажал на топор. Появилась маленькая ранка.

— На этот раз будем действовать более деликатно, да, Тано? Чтобы картина казалась поразительно правдоподобной и чтобы ущерб был минимальный!

Он раздвинул ранку, запустил в нее руку как можно глубже. Потом взял топор…